Голодная пустошь - Лорет Уайт (2019)

Она посмотрела на дверь в коридор, которую оставила открытой. И дверь в маленькую комнату тоже — для собак. Он что, слышал их разговор? О ребенке?

Зачем уходить вот так, не предупредив? Он вошел так тихо… собаки даже не залаяли.

Ей стало неловко.

— Видимо, это вам, — сказала она Адди, снимая крышку с одной из мисок. Желудок свело от голода, стоило почувствовать аппетитный запах. Суп. Овощной. — Будете?

— Нет, спасибо, — ответила Адди. — Мне нужно поспать. Завтра ранний визит. — Она сняла пальто с крючка у двери, надела, натянула варежки. — Приходи на УЗИ на следующей неделе. Если хочешь, можно узнать пол ребенка.

Тана похолодела. Хочет ли она? Так все это станет… более настоящим. Она кивнула.

— Спасибо… за все.

— Всегда пожалуйста. Ты знаешь, где меня искать. — Адди взялась за ручку двери.

— Расскажите мне кое-что, — попросила Тана. — Вы давно здесь живете?

— В Твин-Риверсе? Слишком давно. Вот уже семь лет.

— Значит, вы помните, как погибла дочь Эллиота Новака? И как через год убили школьницу в лагере?

Адди пристально посмотрела на Тану. Какое-то время она молчала и, казалось, побледнела.

— Вам не кажется…

— Что эти события связаны? Но это невозможно. Животных в обоих случаях застрелили, верно?

Адди нахмурилась. Неловкое любопытство Таны все нарастало.

— Он вообще бывает в городе?

— Эллиот? Был пару раз, может, года два назад. С тех пор не показывался, насколько я знаю. — Снаружи бушевал ветер, срывая с веток деревьев куски намерзшего льда и швыряя в окна.

— Но все-таки он еще живой?

— Его трудно было назвать живым, Тана, еще когда он уходил в леса. Страшный, как мертвец, изможденный, опустошенный, измученный посттравматическим расстройством в тяжелой форме. Изоляция и плохое питание ухудшили ситуацию еще больше. Выглядел он ужасно. Мороз лишил его части носа, кончиков нескольких пальцев на руках и ногах. С тех пор как он увидел полусъеденный труп дочери, он лишился рассудка. Теперь он — лишь замерзшее тело и расстроенный мозг. Если он еще жив, это в любом случае уже не человек.

Ветер становился все громче, стук льдинок по стеклам казался скрежетом коготков маленьких грызунов, ищущих выход.

— Зачем тебе это? — спросила Адди.

— Я хотела с ним поговорить.

— Но ты же не считаешь эти два нападения связанными.

— Еще мне сказали, что Эллиот считает: это были не волки.

Адди не сводила с нее глаз. Шум ветра перешел в свист. Огоньки в печи вспыхивали и гасли.

— Иногда, — тихо сказала Адди, — когда боль слишком сильна, человек пытается найти выход. Отрицает. Перекладывает чувство вины на кого-то другого. Особенно когда ощущает виноватым себя. Может быть, Эллиот именно поэтому так сильно хотел верить, что может перевесить этот грех на кого-то другого.

— А почему он ощущал виноватым себя?

— Потому что не смог защитить своего ребенка. — Она помолчала. — Эта мысль и свела его с ума, Тана. Заставила придумать чудовище. — Она повернула ручку, открыла дверь, впустила ледяной воздух. — Это место сводит людей с ума. Если они неосторожны.

— Но вы же здесь уже давно, и у вас все в порядке.

Алли посмотрела ей в глаза.

— Да ну?

Вышла, захлопнула за собой дверь. Тана закрыла ее и подошла к окну. Сквозь ледяные узоры на окнах она смотрела, как Адди натягивает капюшон с меховой оторочкой и бредет по снегу. В неясном, жутком, зеленовато-желтом свете, мерцавшем над вершинами деревьев, женщина в капюшоне казалась героиней сказки. Красной Шапочкой. Волшебницей. Или ведьмой.

Или повивальной бабкой.