Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

Он развернулся, собираясь уйти.

– Нет-нет, постойте!

Сорока, испуганная вскриком, сорвалась с изгороди и пронеслась над головой Илюшина.

– Я могу изложить вам только факты, – хрипло проговорил старик и посмотрел на Макара так, что тот опешил: ярость во взгляде Якова Матвеевича сменилась мольбой. – Только факты! – умоляюще повторил он и, не дожидаясь ответа Илюшина, отвернулся и побрел в глубь дворика, к закрытому сараю, перед которым стояли два ведра с землей и лопата. Остановился возле ведер, бессмысленно глядя на них и суетливо расстегивая пуговицы, которые сам же застегнул несколько минут назад.

– Факты, – одними губами повторил Яков Матвеевич и провел рукой по лбу, стирая пот. На лбу остались грязные разводы.

– Хорошо, расскажите факты, – осторожно согласился подошедший Илюшин, твердо решивший выяснить все, что только возможно.

– Факты в том, что она умерла, а за ней и Чудинов, – горько сказал Афанасьев. – Ее тело нашли в двух шагах от берега, она зацепилась шарфом за льдину. А врача почти засыпало снегом, пока он лежал мертвый. Такая метель мела… Никогда такой не было раньше, вы слышите?! Первый раз – в том году! Если бы все так не совпало! Все было бы по-другому, понимаете вы или нет?

– Боюсь, что нет. Что было бы по-другому?

– Все! Жизнь пошла бы по-другому…

Илюшин окончательно перестал понимать, о чем идет речь. Старик говорил так, словно был не в себе, однако в его невменяемость Макар не верил.

– Чья жизнь, Яков Матвеевич?

– Всех, всех… И девочек этих…

– Каких девочек? Из дома Шестаковых? Но я разговаривал с Эльвирой Леоновной, и она сказала…

На последнем слове его прервало громыхание ведра – Афанасьев яростно ударил по нему ногой, и ведро опрокинулось, загремело о соседнее и покатилось, рассыпая остатки земли, подпрыгивая на неровной почве.

– С Шестаковой?! С ней вы разговаривали? Да вы ничего не знаете! – закричал Яков Матвеевич, хватаясь за черенок лопаты. – Ничего! Никто ничего не может вам сказать!

Илюшин сделал шаг назад.

– Вы… это все… Ничего нельзя знать!

– Спокойно, Яков Матвеевич…

– Нет! Не знаете! И не лезьте, не вынюхивайте!

Афанасьев отпустил лопату, замахал руками на Илюшина, побагровел, и Макар испугался, что старика хватит удар.

– Уходите… – выдохнул тот, тяжело дыша. – Уходите отсюда!

– Яков Матвеевич, вам нужна помощь…

– Нет, не нужно! Ничего не нужно! Идите, идите!

Поколебавшись, Илюшин пошел к калитке. Возле забора он обернулся и увидел, что старик стоит, опершись на черенок лопаты, и смотрит в землю, словно видит на ней что-то. Краснота постепенно исчезала с его лица, и Макар решил, что может уйти, не беспокоясь за жизнь Якова Матвеевича.

«Второй раз я упоминаю имя Шестаковой, и второй раз его будто током бьет, – подумал Илюшин, выйдя из палисадника и отойдя за куст, чтобы своим видом не раздражать и без того словно взбесившегося старика. – Что же там было с этим делом в девяностом году? До чего не хочется лезть в архивы… Тем более что я здесь никого не знаю. Серега пригодился бы для налаживания связей с местной милицией, но не выдергивать же его ради этого из Москвы».

Зазвонил телефон. Макар глянул на определившийся номер – номер был местный – и сразу понял, кто это.

– Прости, пожалуйста, что я тебе так рано звоню… – сказал в трубку женский голос, хрипловатый спросонья. – Вечером у тебя был отключен телефон. Макар, в наш дом вчера кто-то залез. Поговори со мной, пожалуйста. Мне страшно.

Глава 7

Поздний вечер окутал темнотой кирпичную пятиэтажку, называемую застройщиками элитной, а потому стоявшей в отдалении от других домов этого района, убогих панельных девятиэтажек. Кое-где в темноте желтели окна, но они постепенно гасли одно за другим, и на верхнем этаже к десяти часам вечера раздраженно горело лишь одно окно – на кухне квартиры, где сидела Алла Богданова.