Пандемия - Франк Тилье (2016)

Смерть всегда сближает.

Николя не помнил, чтобы столько говорил с отцом в последние годы. Конечно, они продолжали видеться три-четыре раза в год, и, когда Николя приезжал в Бретань, Арман Белланже всегда водил его в дорогие рестораны, но говорили они в основном о погоде и тому подобных вещах, возможно, потому, что в конечном счете, живя так далеко друг от друга, стали чужими и общение их свелось к банальностям.

У Армана уже был опыт утрат, он похоронил жену, умершую от рака. Он не церемонился, рассуждая о трудности преодоления испытания, каждое его слово било Николя наотмашь, как удар хлыста, ранило его, терзало плоть. А ведь во все времена хлыст преображал людей. Раня, он делал их сильнее, злее, боевитее.

Николя уже несколько часов сидел на краю дивана с чашкой остывшего кофе в руках, не сводя глаз с Былинки, свернувшейся в кресле. Он пил кофе с отвращением. Все теперь казалось ему безвкусным, неинтересным. Даже краски вокруг были другими. Печальными, лишенными блеска. Ему казалось, что картина окружающего мира меняется с каждой минутой, омрачаясь, как в калейдоскопе, если смотреть в него на дне глубокой ямы.

Его отец вышел из спальни, таща за собой большой чемодан. В другой руке он нес переноску для кошки.

– Я сложил туда всю твою спортивную одежду, и кроссовки тоже.

Он поставил чемодан и клетку у дивана и прижал ладони к животу.

– Если ты приедешь, для меня это будет повод немного заняться спортом, мне не повредит. Будем бегать по берегу моря. Вот увидишь, нет ничего лучше, чем…

– Камиль очень любила спорт. Рассказывала, что в коллеже, в лицее часто приходила первой в забегах, с ее-то длинными ногами и… – он постучал по груди на уровне сердца, – несмотря на дизельный мотор, который был у нее в груди. Она сама так его называла, «дизельный мотор». Она всегда сражалась.

– Все мы сражаемся, Николя. Всегда.

– Только мы еще живы.

Николя поставил чашку и уткнулся лицом в ладони. Ему снова хотелось открыть шлюзы, но слезы не шли. Он был полон всеми этими воспоминаниями, образ Камиль стоял перед ним неотступно. Он видел ее улыбающейся, а в следующую минуту ему являлся ее труп с разверстой пустой грудью. Это вечный ожог, смягчить который может лишь время.

– Папа, я не знаю, как смогу это пережить.

Николя поднялся и пошел поставить чашку в раковину. Дух Камиль еще жил в каждом шкафчике, в каждом звяканье фарфора. Она была еще здесь, молодой человек оборачивался, ожидая ее увидеть, – и ничего. Только неподвижность неодушевленных предметов, хранивших отпечаток того, чем она была.

Отец подошел и закрыл кран: слишком долго Николя мыл уже чистую чашку, устремив взгляд в пустоту.

– Пора в дорогу. Посади кошку в переноску, и поехали.

Николя вздохнул и, держась за край раковины, еще несколько секунд постоял неподвижно. Он знал, что если сегодня покинет Париж, то вряд ли еще когда-нибудь вернется в полицию. Уехать значило перечеркнуть свою жизнь, свое прошлое. Приготовиться к забвению.

Но вправду ли он хотел забыть? Бросить все окончательно и бесповоротно? Он снова задумался, а отец между тем подкатил чемодан к входной двери, словно чувствовал, что Николя может в любой момент передумать.

– Хорошо. Поехали.

И тут завибрировал его телефон, лежавший на столе в гостиной. Николя взглянул на номер – незнакомый. Он посмотрел на отца, который покачал головой, поколебался и все же ответил.

Дыхание, перепуганный голос в трубке:

– Капитан Белланже? Это… Амандина Герен, из Института Пастера. Приезжайте скорее. Я знаю, кто такой Патрик Ламбар, знаю, где он живет. Его машина здесь, я… я прошу вас. Приезжайте!