Темная сторона души - Елена Михалкова (2008)

Крепость пала после второго свидания – не потому, что Светлана была легкодоступной, а потому, что она сразу поверила всему, что он говорил ей, и искренне решила: вот оно, счастье – в лице прекрасного, кудрявого, влюбленного начальника маркетингового отдела. О его семье она, конечно же, знала, но вычеркнула информацию из головы, не напрягаясь, будто годы материнской опеки и нравоучений, вбивания в ее голову понятия «грех» растворились за одну секунду от обаятельной улыбки посредственного прохвоста.

От матери она не скрывалась, да это было и невозможно – Светлана пела по утрам, ходила с блаженной улыбкой, беспрестанно писала сообщения, выстукивая их на клавишах своего сотового телефона и смеясь, когда тот вместо нежнейшего обращения «милюся» удивленно выводил на экран «Нильс?», не понимая, чего от него хотят. Елена Игоревна, узнав о семейном положении избранника дочери, почернела лицом и устроила Светлане такое, что та пряталась по углам, зажимая уши, лишь бы не слышать обвиняющего голоса матери, бросающего страшные слова. Никогда еще старшая Царева не была в такой ярости: все, чему она учила дочь, все нормы нравственности и морали были повергнуты, растоптаны, отданы на поругание похоти! Она собралась посоветоваться с батюшкой о том, как отвратить Светлану от выбранного ею омерзительного пути, но это оказалось лишним: два дня спустя после ее обличения Виталик, смущенно улыбаясь, признался Светлане, что больше не будет продолжать с ней отношения – жена начала что-то подозревать. Светлана была неосторожна и звонила Виталику на все известные ей телефоны совершенно бездумно, а маркетолог за две недели совместной постели был сыт Светланиной влюбленностью по горло.

Светлана не верила ни в религию матери, ни в Бога вообще, но в тот момент была очень близка к тому, чтобы поверить. Кара, как и предсказывала ее мать всего двумя днями ранее, наступила быстро и оказалась жестокой. «Вот так же и я собиралась его у жены отобрать, – в каком-то тупом ошеломлении от случившегося думала она. – И тогда она бы страдала, а с ней и дети. Это меня мое чувство наказало. Так нельзя, нельзя…»

Елена Игоревна, узнав о быстрой развязке, тут же успокоилась и даже не стала читать дочери морали в надежде, что та «сама все поймет». И на два месяца в семье воцарилось относительное спокойствие. Относительное, потому что Светлана страдала, тихо плакала по ночам, кусая подушку, а с утра замазывала корректором уродливые круги вокруг глаз и пятна на бледной коже, чтобы не сплетничали коллеги. Она потухла, сникла, вела долгие разговоры сама с собой, иногда озвучивая свои мысли вслух. А через два месяца узнала о том, что беременна.

Вопрос о том, оставлять ли ребенка, даже не поднимался: для Елены Игоревны аборт был грехом, отвратительным, как убийство, а для Светланы ребенок был желанным, особенно потому, что возраст ее уже подходил к критическому для беременности и родов. Старородящая – вот кто она теперь. Но, несмотря на оскорбительное звучание медицинского термина, Светлана радовалась своему состоянию, радовалась, что родится мальчик – обязательно мальчик, она точно знала! – и он будет немного похож на Виталика, но в целом – на нее. Будет ласковый, спокойный, часто болеющий и любящий читать про пиратов больше, чем сказки.