Гипнотизер - Ларс Кеплер (2017)

В палате стоял густой цветочный запах. Огромные благоухающие букеты в вазах на окне. На столе пачка открыток и писем от взволнованных коллег.

Эрик посмотрел на лежащего в койке человека – ввалившиеся щеки, нос, веки. Живот мерно поднимался и опускался, повторяя ритм дыхания. Шульман был в безнадежном вегетативном состоянии, его жизнь поддерживали находившиеся в палате аппараты, без которых он отныне не мог обходиться. Из разреза на шее торчала дыхательная трубка. Питание поступало через гастростомическую трубку, зонд, вставленный прямо в желудок и закрепленный на животе.

– Симоне, поговори с ним, когда он проснется, и…

– Его нельзя разбудить, – резко перебила она. – Он в коме, Эрик, мозг повредился из-за потери крови. Он никогда не проснется, никогда больше не заговорит.

Она вытерла слезы со щек.

– Мы должны узнать, что сказал Беньямин…

– Прекрати! – крикнула она и зарыдала.

В палату заглянула медсестра, увидела, как Эрик обнимает дрожащую Симоне, и не стала вмешиваться.

– Я сделаю ему укол золпидема, – прошептал Эрик в волосы жены. – Это сильное снотворное, оно может вывести человека из коматозного состояния.

Он почувствовал, как она покачала головой.

– О чем ты говоришь?

– Оно действует очень недолго.

– Я тебе не верю, – растерянно сказала Симоне.

– Снотворное замедлит активные процессы в мозгу, которые привели к коме.

– И тогда он проснется? Ты это хочешь сказать?

– Он никогда не поправится, Сиксан, его мозг слишком серьезно поврежден. Но при помощи этого снотворного он, может быть, очнется на несколько секунд.

– Что я должна сделать?

– Иногда пациенты, которым вводят это средство, говорят несколько слов, иногда просто смотрят.

– Но это же нельзя. Или можно?

– Я не собираюсь просить разрешения. Сделаю укол, а ты поговоришь с ним, когда он очнется.

– Поторопись, – сказала Симоне.

Эрик быстро вышел, чтобы принести все необходимое для укола. Симоне стояла возле койки Шульмана, держа его за руку, и смотрела на него. Его лицо было спокойным. Резкие черты почти разгладились – так расслабилось смуглое лицо. Всегда ироничный чувственный рот молчалив. Даже серьезной морщины не было между черных бровей. Симоне осторожно погладила его лоб. Подумала, что выставит его работы, что по-настоящему хороший художник не может умереть.

Эрик вернулся в палату. Он молча подошел к Шульману и, повернувшись спиной к двери, осторожно засучил рукав его больничной пижамы.

– Ты готова? – спросил он.

– Да, – ответила Симоне. – Готова.

Эрик достал шприц, вколол его во внутривенный катетер и медленно ввел желтоватую жидкость. Она маслянисто смешалась с прозрачной жидкостью и через иглу в локте Шульмана влилась в кровь. Эрик сунул шприц в карман, расстегнул куртку, снял электроды с груди Шульмана и прилепил на свою собственную, клеммы с его пальцев надел на свои и встал рядом с Шульманом, наблюдая за его лицом.

Ничего не произошло. Живот Шульмана равномерно, механически поднимался и опускался при помощи поддерживающего дыхание аппарата.

У Эрика пересохло во рту, его прошиб озноб.

– Пойдем? – спросила Симоне, помолчав.

– Подожди, – прошептал Эрик.

Медленно тикали наручные часы. Лепесток с цветка на окне с тихим стуком упал на пол. В стекло забарабанили дождевые капли. Где-то в дальней палате рассмеялась женщина.

Откуда-то из тела Шульмана слышалось странное шипение, словно слабый ветер дул в полуоткрытое окно.