Гипнотизер - Ларс Кеплер (2017)

– Лидия пробыла в клинике шесть лет. Все это время она проходила курс лечения, – объяснил Лангфельдт и безрадостно улыбнулся. – Вела себя примерно. Единственная проблема – Лидия постоянно заключала союзы с другими больными, создавала группки вокруг себя. Группки, от которых она требовала абсолютной лояльности.

Она создает семью, подумал Йона и свернул по направлению к Фридхемсплан, как вдруг вспомнил про вечеринку в Скансене. Комиссар решил было отговориться тем, что забыл. Но он чувствовал себя должником Аньи и понял, что ехать надо.

…Лангфельдт закрыл глаза и, массируя виски, продолжал:

– Шесть лет без инцидентов – и Лидия получила разрешение ненадолго покидать лечебницу.

– Вообще без инцидентов? – спросил Йона.

Лангфельдт подумал.

– Был один случай, но его так и не смогли доказать.

– А что произошло?

– Одна пациентка поранила лицо. Утверждала, что сама порезалась ножницами, но ходили слухи, что это сделала Лидия Эверс. Насколько я помню, это были просто сплетни, ничего серьезного.

Лангфельдт поднял брови, словно хотел продолжить свой отчет.

– Продолжайте, – попросил Йона.

– Ей разрешили вернуться домой. Она продолжала лечиться, жила самостоятельно. Не было никаких, совершенно никаких причин сомневаться в том, что она действительно хочет выздороветь. Через два года курс лечения закончился. Лидия выбрала форму терапии, которая тогда была в моде. Она начала проходить групповую терапию у…

– Эрика Марии Барка, – вставил Йона.

Лангфельдт кивнул.

– Похоже, эта затея с гипнозом не принесла ей пользы, – высокомерно сказал он. – Кончилось тем, что Лидия пыталась совершить самоубийство. Она попала ко мне в третий раз…

Йона перебил доктора:

– Она рассказала вам о срыве?

Лангфельдт покачал головой:

– Насколько я понимаю, в нем был виноват гипнотизер.

– Вам известно, что она призналась Барку в убийстве ребенка? – жестко спросил Йона.

Лангфельдт пожал плечами:

– Я об этом слышал, но ведь гипнотизер может заставить человека признаться в чем угодно. Я так считаю.

– Значит, вы не принимаете признания Лидии всерьез? – уточнил комиссар.

Лангфельдт скупо улыбнулся.

– Она была развалиной, с ней невозможно было вести разговор. Я применял электрошок, тяжелые нейролептики… Каких трудов мне стоило снова собрать ее как личность!

– То есть вы даже не попытались выяснить, почему она призналась в убийстве ребенка?

– Я считал, что ее признания связаны с чувством вины перед младшим братом, – натянуто ответил Лангфельдт.

– А теперь вы ее выпустили? – спросил комиссар.

– Два месяца назад, – сказал Лангфельдт. – Она, без сомнения, здорова.

Йона поднялся, и его взгляд снова упал на единственную картинку в кабинете доктора Лангфельдта – головоногое существо на двери. Ходячая голова, подумал он вдруг. Только мозг. Без сердца.

– Это ведь вы. – Йона указал на картинку. – Правда?

Когда комиссар выходил из кабинета, у доктора Лангфельдта был растерянный вид.

Пять часов дня, солнце зашло два часа назад. Темный, непроглядный как смола, холодный воздух. Туманно светят редкие фонари. От Скансена город виделся пятном дымного света. В лавочках сидят стеклодувы и ювелиры. Йона прошел через рождественский базар. Горят костры, фыркают лошади, жарятся каштаны. Дети бегают в каменном лабиринте; иные стоят и пьют горячий шоколад. Играет музыка, семьи водят хоровод вокруг высокой елки на круглой танцплощадке.

Зазвонил телефон; Йона остановился возле киоска с колбасой и олениной.

– Да.

– Это Эрик Барк.

– Здравствуйте.

– Я думаю, что Лидия держит Беньямина в старом доме Юсси, где-то возле Доротеи, в лене Вестерботтен, в Лапландии.

– Вы думаете?

– Я почти уверен, – жестко сказал Эрик. – Больше на сегодня планов нет. Вам не обязательно ехать, но я заказал три билета на завтра, на утро.