Гипнотизер - Ларс Кеплер (2017)

Она не смотрела на него. Он знал, что не может остаться. Когда приедет Кеннет, находиться в доме будет невозможно. Эрик огляделся. Здесь нет ничего, что он хочет взять с собой. В тишине он услышал гудки, увидел у Симоне на щеке тень от ресниц.

– Пошла ты к черту, – сказал он и вышел в прихожую.

Обуваясь, он слушал, как Симоне разговаривает с Кеннетом. Со слезами в голосе она просила отца приехать как можно быстрее. Эрик снял с крючка куртку, вышел из квартиры, закрыл и запер дверь. Спустился по лестнице, постоял, подумал, что надо бы вернуться и сказать что-нибудь, объяснить Симоне, что это несправедливо, что это его дом, его сын, его жизнь.

– К черту, – тихо повторил он и вышел из подъезда на темную улицу.

Симоне стояла у окна. Собственное лицо казалось ей в вечерней темноте прозрачной тенью. Увидев, как старый отцовский “ниссан-примера”, вопреки всем правилам, паркуется во втором ряду у подъезда, она еле сдержала слезы. Когда в дверь постучали, она уже ждала в прихожей. Открыла дверь на цепочке, прикрыла, сняла цепочку и попыталась выдавить улыбку.

– Папа, – выговорила она. Тут же полились слезы.

Кеннет обнял ее. Ощутив хорошо знакомый запах кожи и табака, исходящий от отцовской куртки, Симоне на несколько секунд перенеслась в детство.

– Вот я и приехал, милая, – сказал Кеннет.

Он уселся на стул в прихожей, посадив дочь на колени.

– Эрика дома нет?

– Мы расстались, – прошептала она.

– Ох ты.

Кеннет выудил носовой платок, Симоне сползла с его коленей и несколько раз высморкалась. Потом Кеннет повесил куртку на крюк, заметил, что одежда Беньямина не тронута, обувь на месте, а рюкзак прислонен к стене у входной двери.

Кеннет обнял дочь за плечи, тщательно вытер ей щеки, а потом отвел на кухню. Там он усадил ее на стул, достал фильтр и банку с кофе и включил кофеварку.

– А теперь рассказывай все, – спокойно велел он, выставляя на стол кружки. – Начинай с самого начала.

И Симоне подробно рассказала все, начиная с первой ночи, когда она проснулась от того, что в квартире кто-то был. Как она почуяла на кухне запах сигаретного дыма, как входная дверь оказалась открытой и как тусклый свет лился из холодильника и морозилки.

– А Эрик? – требовательно спросил Кеннет. – Что сделал Эрик?

Симоне поколебалась, потом взглянула отцу в глаза и ответила:

– Он мне не поверил… сказал, что кто-то из нас ходил во сне.

– Проклятье.

Симоне почувствовала, что у нее снова кривится лицо. Кеннет разлил кофе, записал что-то на бумажке и попросил продолжать.

Она рассказала об уколе, от которого проснулась прошлой ночью, о том, как вышла и услышала странные звуки из комнаты Беньямина.

– Что за звуки? – спросил Кеннет.

– Воркование, – поколебавшись, ответила Симоне. – Или бормотание. Не знаю.

– А потом?

– Я спросила, можно ли мне войти, потому что поняла, что там кто-то есть – кто-то, кто наклонился над Беньямином и…

– И?..

– Потом у меня ослабли ноги, перестали слушаться, я упала на пол и не могла двинуться. Лежала в коридоре на полу и смотрела, как Беньямина тащат из квартиры… Господи, его лицо, он был так напуган. Он звал меня, пытался до меня дотянуться. А я не могла пошевелиться.

Симоне сидела, уставившись перед собой.

– Еще что-нибудь помнишь?

– Что?

– Как он выглядел? Тот, кто пришел?

– Не знаю.

– Ты ничего не видела?

– Он странно двигался. Согнувшись, как будто у него что-то болит.

Кеннет сделал пометку и велел:

– Думай дальше.

– Пап, было темно.

– А Эрик? – спросил Кеннет. – Что делал Эрик?

– Спал.

– Спал?

Симоне кивнула.

– Он в последние годы принимал столько снотворного, – сказала она. – Спал в гостевой комнате и ничего не слышал.

Во взгляде Кеннета было столько презрения, что Симоне начала понимать, почему Эрик убрался из дому.