Танцы марионеток - Елена Михалкова (2009)

– Чем-то вы, Юленька, похожи на мою дочь, – неожиданно сказала она и, помолчав, призналась с обезоруживающей простотой и искренностью: – Мне приятно на вас смотреть.

– Спасибо, – неловко пробормотала Юлька, вспоминая, что Валентина Захаровна, кажется, в ссоре с дочерью.

– Мы с ней не ссорились, – в унисон ее мыслям добавила Мурашова. – Но у нее своя судьба. Она невероятно занята. У нее такая насыщенная жизнь… У меня в ее возрасте не было и трети того, что есть у моей девочки.

Мурашова вздохнула. Юлька хотела спросить о том, почему ее дочь никогда не заходит к ним, и подыскивала слова, чтобы вопрос вышел деликатным, но тут в комнату, неслышно ступая, вошла Лия.

– Валентина Захаровна, уже поздно, – тихо сказала она. – Пойдемте спать.

Придерживая старушку под руку, Лия помогла ей подняться из продавленного кресла. Сильно хромая, Мурашова дошла до двери и обернулась к Юле. На губах ее играла улыбка, одутловатое лицо казалось помолодевшим.

– Спокойной ночи, Юленька. Я рада, деточка, что вы у нас есть.

Когда закрылась дверь в гостиную, Юлька опустила салфетку, ощутив подобие стыда. «Я рада, что вы у нас есть».

– Ты здесь заснула, голубушка?

Юлька обернулась, вскочила. В дверях стояла Конецкая в роскошном махровом халате – бежевом, длинном, пушистом, с волочащимся по полу подолом.

– Нет, я… я разговаривала с Валентиной Захаровной.

– И что наша Валя? – Марта Рудольфовна зевнула, уселась в то самое кресло, где сидела ее подруга.

– Говорит, я похожа на ее дочь.

Сонливость тут же исчезла из темных глаз Конецкой.

– Очень отдаленно, – медленно произнесла старуха. – И, к счастью для тебя, лишь внешне.

– Почему к счастью? – не смогла скрыть интереса Юлька. – И еще, Марта Рудольфовна: почему дочь Валентины Захаровны к ней не приходит? Она живет в другой стране?

– Она живет в этой стране, – суховато ответила Конецкая. – Более того, в этом самом городе и не так уж далеко отсюда.

– Значит, они поссорились?

– Не совсем. Не уверена, что ты поймешь то, что я скажу… – Она в задумчивости соединила пальцы, на этот раз без единого кольца. – Бывают люди с довольно ограниченной душой. Не плохие и не злые, нет, но вмещающие в себе глубокие чувства лишь к одному человеку – как правило, к самому себе. – Марта Рудольфовна усмехнулась. – На двоих или тем более троих их уже не хватает. Такие люди многим кажутся равнодушными, и отчасти так оно и есть…

– Вы хотите сказать, дочь Валентины Захаровны именно такая?

– Да, она из этих, с ограниченной душой. Представь, что каждый человек несет с собой мешок, в котором помещаются любовь, ненависть, обиды, обязательства… В твоем мешке было бы много несбывшихся надежд и огромная охапка мечтаний – довольно ничтожных, к слову сказать. А у дочери Мурашовой – всепоглощающая любовь к одному человеку, вытеснившая из мешка то, чего там и так было не слишком много: доброту, благодарность, порядочность, в конце концов… Весь свой мир она свела к одному мужчине, вокруг которого и существует, забыв обо всем остальном. Собственно говоря, это история обычной человеческой неблагодарности.

– Неужели дочь совсем не видится с Валентиной Захаровной?

– Отчего же, видится. Изредка. Но с тех пор как девочка вышла замуж, она довольно спокойно вычеркнула мать из своей жизни как человека, полностью исполнившего свою биологическую функцию. Пойми, она в ней попросту не нуждается.

– Так не бывает, – содрогнулась Юлька.

– Разве? Бывает. Взять хоть тебя… Почему ты никогда не звонишь своей матери?

– Она… она умерла.

– Ясно. Но хоть отец-то твой жив?

Юлька молчала.