Танцы марионеток - Елена Михалкова (2009)

Ковригин стоял возле школы, засунув руки в карманы, и терпеливо ждал. На правой руке болтались четки, привезенные им из Тибета, – длинные, очень тяжелые, из пятидесяти трех рифленых железных зерен. Когда Василия спрашивали, зачем ему такое безобразие и почему бы ему не купить красивую вещь, он всегда отшучивался. По утрам таким же обязательным, как умывание, для него было десятиминутное занятие: сначала четки превращались в цепь, которую он раскручивал перед собою так, что невозможно было различить ни одного зерна, затем, молниеносно обернутые вокруг кулака, – в кастет. С этими четками Ковригин многое умел делать и никогда не делился своим умением ни с кем – кроме тех, кто всем своим поведением молил его об этом. Обычно это случалось ночью в каком-нибудь глухом районе. После демонстрации умения Ковригин тщательно мыл свои четки, вытирал насухо, следя, чтобы не осталась на них кровь, и продолжал заниматься по утрам.

Поначалу он хотел зайти внутрь школы, но, к его изумлению, выяснилось, что охранник не пустит его без пропуска. Невыразительное смуглое лицо охранника было лишено всяких эмоций – словно поставили голема, научили его закрывать собою проход и качать головой, как болванчик.

Размышляя о том, что он проходил в куда более труднодоступные места, чем общеобразовательная школа, и насмехаясь над самим собой, Василий пропустил момент, когда Дубровина вышла из здания, и спохватился лишь тогда, когда она прошла мимо.

– Ольга Сергеевна!

Он припустил за женщиной следом, и она остановилась, удивленно взглянув на него.

– Вася? Здравствуйте…

Подтянутая, держащая себя в хорошей физической форме – от Лены Ковригин знал, что ее мать фанат здорового образа жизни, – с природным румянцем на скулах, она показалась ему типичной образцовой учительницей с плаката. Она не выглядела ни на день моложе своих пятидесяти пяти лет, да и не прилагала к этому усилий. Длинная синяя юбка в складку, блузка с кружевным воротничком, тупоносые туфли и собранный на затылке пучок – Василию захотелось расчехлить камеру и запечатлеть Ольгу Сергеевну на фоне красного кирпичного здания школы с букетом гладиолусов в руках – вечных первосентябрьских цветов. Чем-то она сама неуловимо напоминала ему этот цветок: красивый, но начисто лишенный аромата.

– Добрый день! Ольга Сергеевна, я хотел бы побеседовать с вами. О Лене, – добавил Вася, хотя и без того было ясно, о ком пойдет речь.

– О Лене? – переспросила она и задумалась. – Ну что ж, отчего бы и не поговорить? Пойдемте к нам – Лены сейчас нет дома, так что мы с вами сможем пообщаться без помех.

Ковригин бывал и раньше в квартире Дубровиных, и каждый раз его от души забавляла разница между комнатой Лены и остальной квартирой. Стараниями Ольги Сергеевны везде поддерживалась стерильная чистота, и горе той пылинке, которая осмеливалась присесть на зеркало. Входя в эту квартиру, Вася против своей воли ощущал, как с него слетает уличная пыль, комочки сухой грязи отваливаются от подошв ботинок, а клок собачьей шерсти, приставший к свитеру еще дома, приземляется на вычищенный ковер. Это чувство проходило лишь тогда, когда он закрывал за собой дверь в комнату Лены.

Здесь царил беспорядок, в котором угадывалась система. Как почти все инициаторы беспорядка, Лена прекрасно ориентировалась в своем «мусоре» и помнила, где что лежит. Ковригин знал от нее, что прежде мать требовала поддержания такой же удручающей чистоты и в комнате дочери, но с тех пор, как та стала писать книги, смирилась с существующим положением дел.

– Так о чем вы хотели поговорить?

Ольга Сергеевна усадила Василия на кухне и поставила перед ним тарелку рыбного супа.

– Я знаю, что мужчины всегда хотят есть, – улыбнулась она. – Прошу вас.

Рыбный суп Ковригин не любил с детства, но отказаться было невозможно. Он начал было что-то объяснять, но мать Лены с улыбкой подняла руку в протестующем жесте:

– Нет-нет, до того как вы поедите – никаких разговоров!