Нежные листья, ядовитые корни - Елена Михалкова (2015)

Оцепенелая тишина накрыла всех, будто колпаком. Маша видела, как шевелятся губы у русалки за стойкой, но с них не срывалось ни звука.

Первым пришел в себя Бабкин.

– Вызывайте полицию и «скорую», – непререкаемым тоном приказал он и перехватил за руку второго охранника, бросившегося к дверям: – Куда? Стоять!

– Посмотреть надо…

– Хочешь следы затоптать? Смотри, чтобы никто не выходил из здания. Алина Львовна, врача сюда, пусть спускается.

Администратор уже тыкала пальцем в кнопки телефона. Бабкин обернулся к подростку:

– Где она?

– Я п-п-п-п-покажу!

Не доходя до ели, мальчик остановился.

– Она там… лежит, – шепотом сказал он. – Ноги торчат.

Дерево высилось над парком, простирая лохматые ветви во все стороны. Грязное, уродливое, страшное. Над ним теснились мутно-сизые облака, толкая друг друга, словно зеваки.

– Ты молодец! – Бабкин утешительно потрепал его по плечу, и мальчик с благодарностью взглянул на него. – Беги обратно.

Ледяной пронизывающий ветер налетел на парк. У шарфа, который Макар успел намотать Маше на шею, заполоскались концы, словно их трепал невидимый злобный зверь. С ели посыпались длинные, как кости, иглы.

Мотю убили, думала Маша в каком-то болезненном отупении. Смешную, бестолковую, толстую Мотю с родимым пятном на лбу, Мотю, которая говорит «пумпон» и обожает своих детей и мужа.

Ей отчетливо вспомнилось, как Губанова хваталась за живот, когда переваливалась через сугроб. «Господи, я должна была раньше сообразить! Это жест беременной женщины. Неважно, какой у нее срок – она инстинктивно прикрывает ребенка».

Из-под нижних ветвей, словно из-под широкой темно-зеленой юбки великанши, торчали ноги в потертых коричневых ботинках. На земле был виден след от тела.

– Приволокла сюда, запихала под ель, – пробормотал Сергей. – Макар, приподнимай ветки.

– Постарайся тело не сдвинуть.

– Поучи меня еще.

Они оба как будто забыли о Маше, но так ей было даже легче.

– Сколько минут прошло с появления пацана, ты засек?

– Три.

«Три минуты? Всего лишь?»

– Маш, вернись в отель, – попросил Сергей.

Но она упрямо покачала головой.

– Я должна ее увидеть.

Сергей подавил вздох.

– Макар, держи эти чертовы колючки.

– Держу. Давай.

Макар приподнял огромную, тяжело обвисшую нижнюю лапу, и их глазам открылось подобие шалаша в основании елового ствола. Землю здесь покрывал ковер из сухих ржавых игл. А на ковре, неловко вывернув левую руку, лежала женщина.

На замшелой ветке над ней сверкнул солнечный луч. Маша взглянула на тело, и у нее подкосились ноги.

– Серега, – предупреждающе крикнул Макар. – Обморок!

Тот обернулся, не успев подлезть к стволу.

– Черт, Маша!

– Все нормально, – проговорила она. – Никакого обморока. Просто это не Мотя.

Несколько секунд Бабкин, словно не понимая смысла ее слов, смотрел на побледневшую жену, а потом обернулся к телу.

– Ну да, вижу. Это…

– Лосина, – подтвердила она. – Анжела Лосина.

Макар присвистнул от удивления.

– Вот так номер… – пробормотал Бабкин. – А Губанова тогда где?

– Будем надеяться, не лежит под соседним деревом, – цинично заметил Макар. – Хотя такой маскировочный шатер тут один. Серега, что у нее?

– Черепно-мозговая, насколько могу судить. Факт смерти зафиксирован… – Бабкин взглянул на часы, одновременно прижимая пальцы к шее. И вдруг дернулся: – Мать твою!

Маша с Илюшиным подскочили.

– Что? Что такое?

– Пульс есть! Маша, быстро за врачом! Быстро!

2

Когда «скорая», увозящая Анжелу, скрылась за поворотом, Бабкин отвел Машу с Макаром от столпившихся перед входом озабоченных посетителей и предупредил:

– У нас еще около пяти минут.

– До чего? – живо спросил Илюшин.

– До приезда полиции. Подстанция «скорой» здесь в два раза ближе.