Нежные листья, ядовитые корни - Елена Михалкова (2015)

Бабкин вытащил блокнот и ручку. В отличие от Илюшина с его превосходной слуховой и зрительной памятью, Сергею требовалось подспорье в виде записей. Еще в следственном отделе он освоил скоропись и мог фактически стенографировать любую речь.

– Ну, поехали.

Пока Маша рассказывала, ни тот, ни другой не перебивали ее. Бабкин перестал писать лишь один раз – когда она упомянула про ковш.

– Рогозина обидела девочек, – сказала Маша, пристально рассматривая узор на чашке, – и я вышла из себя.

«Стол об ковш, – вспомнил Бабкин. – И ковш об стол».

Когда она дошла до того, как обнаружили тело, он вырвал из блокнота лист и протянул ей:

– Схему, Маш. Постарайся максимально точно. Как лежал труп, где был нож…

– Брызги сможешь воспроизвести? – спросил Илюшин.

– Попробую.

Пять минут спустя Маша протянула готовый рисунок.

– Примерно так…

Макар выбрался из своего кресла и сел на полу рядом с Сергеем. Оба склонились над схемой.

– Спала она, похоже… – пробормотал наконец Илюшин.

– Угу. Маш, большое пятно – это ты кровь так изобразила?

– Да.

– Макар, брызги должны быть на одежде убийцы.

– Согласен. Маш, у тебя что-нибудь изымали?

Она отрицательно покачала головой.

– Значит, завтра придут, – заметил Бабкин. – Смотри, вся локализация ударов в области грудной клетки.

– На животе тоже были раны, – Маша поежилась.

Илюшин раздосадованно щелкнул пальцами:

– В дело бы залезть, взглянуть на фотографии. Время смерти все равно мы отсюда не вытащим.

– А зачем?

Бабкин заложил руки за голову и растянулся на полу, словно собирался загорать.

– Что зачем?

– Время смерти нам к чему? Мы собираемся расследовать это дело? Нет, не собираемся. Это работа прокуратуры.

– Из того, что мы видели, вытекает, что прокуратура уже нашла себе обвиняемого, – осторожно заметил Илюшин, косясь на Машу.

Бабкин пренебрежительно махнул рукой.

– Брось! Этот Викентьев искал легких путей и обломился в самом начале.

– «Обломился»! – не выдержала Маша, чувствительная к сленгу.

– Это суровая правда жизни. Что поделать! Могу выразиться литературно: подрезали крылья Палсергеичу прямо в бреющем полете.

Бабкин закинул ногу на ногу.

– Ты, я смотрю, приободрился, – усмехнулся Илюшин. – А по дороге сюда ныл и стенал. Маша, слышала бы ты его!

– Я ожидал худшего, – пожал плечами Бабкин. – А теперь, послушав возлюбленную мою супругу… Кстати, супруга, брось в меня куском сахара… Спасибо! Так вот, послушав ее, убедился, что Викентьев может идти лесом в любом направлении.

Сергей сунул за щеку кусок рафинада и ободряюще улыбнулся жене. Маша не ответила на его улыбку.

– Я б не торопился уезжать отсюда, – сказал Макар, поднимая с пола схему. – Что-то меня смущает во всем происходящем.

– Например?

– Ну, скажем, тот факт, что у убитой были какие-то планы на бывших одноклассниц, и она не довела их до конца.

– Ну, так теперь и не доведет, – отрезал Бабкин. – Но нас это не должно волновать. Пока я был уверен, что Машку при желании действительно можно притянуть к этому делу, стоял на ушах. Но теперь не вижу ни одной причины дергаться.

– Правда, не видишь?

– Абсолютно. Для начала, у следствия нет никаких улик, доказывающих ее причастность. Разбитый ковш – это бред Викентьева. Вот отпечатки на ноже – это уже другое дело. Но откуда им там взяться, отпечаткам? Вот именно, неоткуда.

– Сережа… – позвала Маша.

– М-м?

– Они могут найти отпечатки на ноже.

– Конечно, могут, – согласился Бабкин.

– Мои, – уточнила Маша. – На этом ноже могут быть мои отпечатки.

Сергей поперхнулся сахаром.

– Уверена? – быстро спросил Илюшин.

Маша протянула мужу остывший чай.

– Как? – с трудом выговорил тот, прокашлявшись. – Как на ноже могут быть твои отпечатки?!