Улыбка пересмешника - Елена Михалкова (2009)

Сенька по-прежнему ходил по камере, посматривал на Кручинина маленькими своими крысиными глазками, тряс головой, как собачонка, которой в уши попала вода, и Кирилл лениво думал о том, что до паранойи он еще не добрался, но, похоже, словил то, что называют глюками. Это не слишком его беспокоило, поскольку он был человеком с плохо развитым воображением, но причиняло некоторые неудобства. Основное заключалось в том, что придурок Сенька повторял одно и то же, словно надеясь переубедить Кирилла.

Он подумал, что если Головлев и при жизни отличался занудством, то с чего бы ему измениться после смерти? От этой мысли Кирилл рассмеялся, и в камере на него покосились враждебно и настороженно.

А Сенька талдычил свое: про жену, про тюрьму, про деньги… «Сказано тебе, — в ярости обратился к нему Кирилл, как к живому, — нет у меня твоих денег! Все! Были — да вышли! Ясно?»

Головлев терялся от слов Кирилла и взывал к совместному прошлому и дружбе. «Да какой я тебе, к черту, друг?! — рычал Кручинин. — Ты, кретин, меня с кем-то путаешь». Тогда Сенька напоминал о договоре, который они заключили, и вот этого Кирилл слушать совсем не хотел — посмеивался, мысленно пожимал плечами: молодой он был, глупый, вот и заключил тот договор. А сейчас — совсем другое время, и сам он другой. С того Кирилла можно было спрашивать, а с этого уже нет. «Все, Сеня. Поезд-то ушел! Тю-тю».

Боль за виском наплывала волнами, и Кручинина не на шутку беспокоило, что она становится все сильнее. Он скрипнул зубами и перевалился на бок, лицом к стене, и тут же выругался: прямо перед его лицом на ней было нацарапано «Вика». В следующий миг он хрипло рассмеялся: удачное напоминание, и как раз вовремя. Вот человек, который виноват во всем — в том, что он лежит в вонючей камере рядом с недочеловеками и разговаривает с бывшим приятелем, который сдох восемь лет назад, и в том, что происходит с его бизнесом.

«Убить меня хочешь, девочка? Кирилла Кручинина в тюрьму загнать? Ну попробуй, попробуй… Сейчас твой ход, а потом будет мой».

Он негромко рассмеялся, и продолжал смеяться, глядя на надпись «Вика», выцарапанную на уровне его глаз. Даже нахлынувшая боль не заставила его оборвать смех. Так человек, радующийся хорошей шутке, посмеивается долго-долго, находя в ней все новые смешные стороны.

Никто не нарушал молчания, и Вика сидела, не говоря ни слова, по-прежнему закрывая лицо ладонью. Наконец она отняла руку, и Илюшин с Сергеем поразились тому, что увидели.

Она изменилась на глазах. Вся уверенность, все спокойствие слезли с нее, как слезает клочьями обгоревшая кожа, и остались опустошение и недоверчивый страх, как у повзрослевшего ребенка, который давно перестал верить в мертвецов, встающих из могилы, и вдруг увидел одного из них.

— Виктория, что случилось? — осторожно спросил Макар. — Что вас так расстроило?

Она продолжала молчать, будто не слышала.

— Вика… — сочувственно позвал Бабкин. — Может быть, вы…

— Они его отпустили, — выговорила Вика ровным, лишенным красок голосом, не глядя на них.

— Кого? Вашего бывшего мужа?

— Да. Кирилла. Я была уверена, что… Нет, это неважно.

— На каком основании его отпустили? — уточнил Сергей, подождав и не дождавшись продолжения.

— Экспертиза показала, что эпидермис под ногтями Сени не Кирилла.

— Значит, все-таки там есть эпидермис? — нахмурился Илюшин. — Серега, это возможно?

— Конечно. Содрал кожу с того, с кем он боролся…

— Это неважно! — повторила Виктория, повысив голос. — Вы понимаете? Все это больше неважно! Следователь был вынужден его отпустить, потому что единственная улика, на которую мы рассчитывали, оказалась ложной! Теперь он на свободе, и я больше никак не доберусь до него.