Ренегат - Павел Корнев (2019)

Из молитвенного транса вырвал неосторожный толчок в плечо. Я вздрогнул, огляделся по сторонам и обнаружил, что служба подходит к концу и осененные небесным эфиром прихожане понемногу расходятся. Стоило бы причаститься и мне, но перед тем требовалось посетить исповедь, а о некоторых вещах я боялся даже вспоминать; рассказать же о них чужому человеку, пусть даже и священнику, было попросту немыслимо, а умолчать – непозволительно. Возможно, когда-нибудь в другой раз…

Я наскоро прочитал молитву о прощении греха смертоубийства, окинул напоследок быстрым взглядом фрески и статуи, печально вздохнул и поспешил к выходу. Проповедь? На этот счет я нисколько не переживал, поскольку едва ли местный священник мог поведать мне хоть что-то новое о последнем странствии пророка. Да и так ли важна дорога в Ренмель по сравнению с последующими событиями? Идет ли обращение в истинную веру нескольких провинциальных селений хоть в какое-то сравнение с судилищем в языческих чертогах справедливости, семидневным противостоянием имперским книжникам и последовавшим за тем Воссиянием? Бренная плоть не смогла вместить дарованную Вседержителем силу, и дух пророка вознесся на небеса, а его святость навсегда изменила наш мир, превратив чертоги справедливости в Сияющие Чертоги. Такими они и остаются уже на протяжении семисот семидесяти четырех лет. Такими и будут оставаться впредь. Всегда.

Я вспомнил неизгладимые впечатления от первого посещения святого места, и по спине пробежали мурашки, а душа преисполнилась печали. Хотелось бы мне все вернуть назад… Пустое! Что сделано, того не исправить.

Осенив себя святым символом, я покинул церковь и отошел в сторону от людского потока. Хорхе Кован тут же оказался рядом; нисколько не удивленный вновь обретенной мной бодростью он сообщил:

– На соседней улице есть неплохая корчма, если желаете перекусить…

Мысли о еде больше не вызывали тошноту, но я лишь поднял руку, призывая слугу к молчанию. Застучал колокол часовой башни, над крышами взметнулась в воздух стая голубей.

– Двенадцать… – задумчиво пробормотал я, достал из подсумка потрепанную книжицу, пошелестел страницами. – Сначала займемся делами. Узнай, как пройти на площадь Семи Лучей…

Нужный дом, стиснутый с обеих сторон соседними строениями, отыскался в тенистом переулке по соседству с площадью. Я никогда раньше его не посещал, но символика Вселенской комиссии по этике на воротах говорила сам за себя. Заложенная кинжалом книга с вписанным в семиконечную звезду оком на обложке – тут не ошибешься.

Вселенская комиссия разбирала все более-менее серьезные правонарушения ученого люда, оставляя на откуп университетских судов разве что пьяные дебоши школяров да тяжбы повздоривших профессоров. В ее юрисдикции находились все нынешние учащиеся и все выпускники прошлых лет, преподаватели, их слуги и поставщики книг. Впрочем, если вдруг случались притеснения университетов, лекторов и даже простых школяров со стороны феодалов, городских властей и духовенства, комиссия неизменно отстаивала интересы ученого сообщества.

Магистром-чернокнижником должны были заниматься следователи этого учреждения, а вовсе не каноник местного епископа, следящий за благочестием других пастырей и паствы, и не братья-дознаватели ордена Герхарда-чудотворца. Дела подобного рода на публику не выносились.

Внутри я долго не пробыл. В здешней миссии по причине малочисленности городского населения числился один-единственный магистр-расследующий, и его на месте не оказалось. Пришлось отправиться восвояси несолоно хлебавши.

– Обедать? – с надеждой спросил Хорхе, зябко кутаясь в плащ. Он дожидался меня на улице и потому изрядно озяб.

– Не сразу, – разочаровал я его, вернулся на площадь и задумчиво оглядел выходившие на нее улочки. – Пороховая башня… Мы ведь проходили ее?

– Туда, магистр, – подсказал Кован.