Ученик - Ханс Русенфельдт, Микаэль Юрт (2017)

Оставив Себастиана, она сразу поехала в Мелархёйден. Вся семья была в сборе, когда она ворвалась и сообщила Барбру то, что ей известно. Как же насчет того, что надо сперва покончить с одним, а уже потом начинать следующее? Барбру все отрицала. Урсула предъявила результаты теста ДНК. Андерс рассвирепел. Клара и Хампус заплакали. Барбру не знала, пытаться ей все объяснить Андерсу, утешать детей или ругаться с Урсулой. Урсула покинула дом в состоянии хаоса. Больше она с сестрой не виделась. Позднее она узнала от родителей, что Барбру и Андерс развелись и переехали. Куда, она не знала. Не хотела знать. Прощать сестру она не собиралась.

Она поехала обратно в Линчёпинг. К Бэлле. К Микке, который взял себя в руки. Они обсудили свою ситуацию, и Урсуле, в конце концов, удалось уговорить семью переехать в Стокгольм. Она обожала свою работу. И не собиралась ее бросать только потому, что Себастиан Бергман оказался свиньей. Они смогут работать вместе. Она это обеспечит.

Она поехала вперед и встретилась с ним. Расставила все точки над i. Им предстоит работать вместе. Она ненавидит его, ненавидит его поступок, но уходить с работы не собирается. Она не позволит ему испортить ей что-нибудь еще. Если он хотя бы пикнет кому-либо про их отношения, она его убьет. Именно так она и сказала. Всерьез. Себастиан проявил необычайную сговорчивость. Он сдержал слово и, насколько ей было известно, никому даже не намекнул на их связь. Микке и Бэлла приехали в Стокгольм. Жизнь потекла дальше. Вполне нормально на всех уровнях. Семья. Работа. Правда, никто не радовался больше нее, когда Себастиан в 1998 году ушел из Госкомиссии.

А теперь он вернулся.

Теперь ни горячая вода, ни эфирные масла не могут помочь ей расслабиться.

Теперь у нее на унитазе лежит пистолет с полной обоймой.

Теперь она думает о событиях, которые на протяжении многих лет пыталась вытеснить.

Да, Себастиан Бергман вернулся.

Самым худшим образом.

* * *

На улице было по-прежнему жарко и по-летнему светло, но заключенные cпецкорпуса начали, как обычно, готовиться к вечеру. Некоторые уже разошлись по камерам, но кое-кто еще сидел в общей комнате. Все закрывалось и запиралось уже в 19:00. Очень рано, посчитали заключенные, когда руководство сократило вечер на два часа, но их протесты никакого воздействия не возымели. Эдвард обычно всегда оставался в умывальном блоке последним. В этот вечер он, однако, был не один, компанию ему составлял новый заключенный, который еще не понял распорядка отделения и два дня подряд появлялся без четверти семь. Его поведение раздражало Эдварда, и он решил, что при удобном случае подчеркнет, что в это время умывальня принадлежит ему и только ему. Ветераны это знали и обычно непосредственно перед его появлением беззвучно покидали помещение. Хинде стоял перед умывальником и тщательно мыл лицо. Умывальня вмещала ряд из десятка раковин перед небьющимся зеркалом, растянувшимся во всю длину покрытой кафелем стены. По другую сторону, чуть поодаль, находились души и туалеты. Эдвард рассматривал мокрое лицо и даже не взглянул на проходивших мимо охранников.

– Запираем через пятнадцать минут, – кратко оповестили они умывальню и проследовали дальше, в общую комнату, чтобы сообщить то же самое тем, кто там сидел.

Каждый вечер одно и то же, Эдвард уже перестал слушать. Собственный распорядок он усвоил телом, вплоть до полминуты, и больше не нуждался в часах. Он точно знал, когда должен вставать, есть, читать, ходить в туалет, прогуливаться, беседовать и мыться. Единственным положительным в абсолютной одинаковости дней было то, что она давала ему время сосредоточиться на важном, значимом, а не на буднях – те проходили теперь на автопилоте.