Удивительно, как тончайшие, еле видимые нити нашего прошлого сплетаются, чтобы проложить канатную дорогу над бездной. Невозможно узнать заранее, из чего она возникнет и возникнет ли вообще. Знания, казавшиеся ненужными, случайно брошенные фразы, чужие истории, забытые воспоминания…

Я сижу с дедом на берегу реки. Плакучие ивы полощут в быстрой воде свои ветви. Их листья и сами похожи на рыбок, узких рыбок с серебристыми спинками; они смешливо шелестят на ветру.

– Забрасывай плавно, веди руку вот так, вот так…

От поплавка расходятся круги.

Большая рука деда на моем плече. Под коленкой чешется комариный укус. На всей земле нет никого, кроме нас двоих, бережно укрытых пологом ветвей, и молчаливой рыбы в речной глубине.

Поплавок резко дернули с нашей стороны мира туда, в водяное зазеркалье.

– Анюта, клюет!

Мы опускаем одну за другой в ведро плотвичек и сердито раздутых ершей, золотых губастых карасиков и длинную, как ножик, чехонь, отливающую на солнце стальным блеском. На исходе часа дедушка вылавливает язя с алыми плавниками.

– Когда мы поймаем большую рыбу? – спрашиваю я.

– Сома? Щуку?

Я не знаю, как выглядит сом. Мне хочется выудить такую шипастую зверюгу, чтобы пришлось нести ее вдвоем, чтобы меня фотографировали для газеты, как дедушку, чтобы мама с папой восхищались бы, и все соседи тоже. Я – маленький бездарь в талантливой семье. Вслух так никто не говорит, конечно. «У ребенка пока нет выраженных способностей». Это «пока» дает мне шанс – по правде сказать, ничтожный. Дедушка в семь лет уже чертил планы крепостей, а мне в девять не удается даже нарисовать кошку так, чтобы ее не приняли за бегемота.

– Самая хитрая рыба живет знаешь где? – спрашивает дед. Глаза его загадочно блестят. – Под корнями. Да-да, прямо здесь.

Я смотрю под ноги. Крепкие ивовые корни держат нависающий над рекой берег, держат меня и деда. Под ними, там, куда не заглянешь и не забросишь удочку, подводная нора, а в норе сидит огромный сом. Никто его не отыщет!

От восторга и ужаса у меня захватывает дух. Так бывает на качелях, когда взлетишь высоко-высоко.

– Мы его поймаем?

– В другой раз, мой милый.

Дедушка гладит меня по голове.

Я знаю, сом – под нами. Слышит, как проседает под нашей тяжестью сырая почва. Все мои знания о мироустройстве растворяются, точно хлебный шарик в воде, и на целую неделю моим сознанием завладевает геоцентрическая система мира. К черту черепаху! К черту слонов! Мы все плывем на спине гигантской рыбы, что шевелит усами и беззвучно хохочет, разевая зубастую пасть. Солнце вращается вокруг рыбы, и звезды, и я вращаюсь тоже.

Через неделю дедушка принесет с мусорной кучи двух ежат, и я позабуду о рыбалке. Но пока мой хитрый сом прячется там, где никто не догадается его искать.

Я сняла вторую калошу и швырнула ее, не целясь, в сторону болота. Затем подняла ворот поношенной фланелевой рубашки и побрела, подслеповато вглядываясь в траву под ногами, к коттеджу Мансуровых.

4

Никто не знает, на что в действительности способен. Крадясь в темноте по чужому саду, я полагала, что меня убьют холод и страх. Моя подруга была мертва, мое пристанище – уничтожено. Бог мой, мне семьдесят лет! Старость – это беспомощность, а беспомощность – это гибель.

Но, оказавшись под окнами Мансуровых, я забыла о возрасте. У меня внезапно появился союзник, и этим союзником был большой уродливый коттедж.

Упоминала ли я, что он велик? Его строили в расчете на две семьи. Но владельцы исчезали, а их длинноногие жены сменялись хваткими бабами с прищуренными глазами – в точности как у собаки Сардоржона, когда она грызет кость. Наконец в коттедж въехал восточный человек в пестром халате до пят, назвавшийся почему-то Ильей.