Самая хитрая рыба - Елена Михалкова (2020)

Трельяжный столик завален баночками, коробочками, папильотками, тюбиками с помадой. В выдвинутом ящике виднеются не один, не два, а дюжина флакончиков. Здесь и мамина «Белая сирень», и «Красная Москва», и небрежно отодвинутые в глубину несколько «Ландышей серебристых», и густо-коньячного цвета «Пиковая дама»… Но ближе всего – картонный сундучок с нарисованным Кремлем. Под откинутой крышкой стеклянный матовый куб с островерхой башенкой. «Черный ларец», – читаю я на коробке.

Я знаю, что нельзя трогать чужое. Но рука сама тянется к кубу.

– Ты что делаешь?

Пронзительный голос Лагранской ударяет, как хлыст. Я отдергиваю руку и вскакиваю.

– Тише, тише… Что за шум, а драки нет?

Отодвинув Лелю, из-за двери выходит ее муж.

– Дядя Женя!

– Здравствуй, Аня!

Дядя Женя помнит по именам всех детей в поселке, а также их собак, котов и морских свинок. Он маленький, веселый, с кривым ртом и не по росту огромными руками. К его макушке с двух сторон подбираются залысины, похожие на речные отмели.

– Дразним детей, значит? – спрашивает он у жены. – Ну, ей-богу, Леля, стыдно! – Та раздраженно дергает плечиком. – Хочешь понюхать духи, Аня?

Я не смею даже кивнуть. Так и стою навытяжку: глупый солдат, провинившийся перед командиром.

Дядя Женя присаживается на корточки, вытаскивает пробку из флакона. Стеклянным кончиком, на котором висит темно-золотая капля, проводит по моему запястью. На коже остается влажный след, будто по мне проползла крохотная улитка.

– Теперь от тебя будет нести старушками!

Старушками? Только если эти старушки живут в раю!

– Счастья полные штаны, вот как это называется! – смеется он, глядя на мое лицо. – Ну все, беги!

– Спасибо, дядя Женя! Спасибо, Ольга Александровна!

– Вот что значит хорошо воспитанный ребенок, – умиляется Леля. Она снова мне рада, снова в хорошем настроении.

По пути домой я через каждые два шага подношу к носу запястье. Пахнет зефиром, смолой, букетом пионов, которые начинают вянуть, и немножко – земляничным вареньем…

В школе нам с первого класса рассказывают про Ленина. Я уже достаточно взрослая, чтобы догадываться по интонации родителей, что от моего сочинения про детство дедушки Ильича они не в восторге, но не понимаю причин. Мы с девочками спорим шепотом, кто мог бы отдать за вождя свою жизнь.

Иногда я представляю, как совершаю какой-нибудь героический подвиг. Спасаю тонущего из пруда! А им оказывается сестра Ленина, Маняша, самый дорогой ему человек. В моем воображении Ленин – ровесник дедушки, а Маняша немногим младше меня. Потрясенный Ильич подходит ко мне, кладет руки мне на плечи и целует в лоб. Весь наш класс, все тридцать человек, замирают от восторга и зависти. А физрук в стороне утирает слезы: ему стыдно, что он обзывал меня лапшой на канате.

Раньше я думала, что не может быть ничего лучше, чем поцелуй Ленина.

Но в очередной раз принюхиваясь к запястью, я как честный человек пытаюсь ответить на вопрос: что бы я выбрала – духи или Ленина? Ленина или духи?

– Дедушка, я плохая пионерка, – грустно говорю я, войдя в комнату.

Дед поднимает очки.

– Что? Плохая пионерка? Ха-ха-ха! А чем от тебя пахнет, пионерка? Недобитой буржуазией! Так-так-так!

– Оставь свои шуточки! – кричит бабушка. – Аня, обедать!

Так что во всем виноваты духи. И Марк Бернес. И домашняя туфля с розовым помпоном.

Если бы не они, все бы обошлось. Так я говорю себе, и золотая крышка захлопывается со щелчком, скрывая и пруд, и пластинку, и прелестную женщину на подоконнике. В воздухе остается висеть аромат увядших пионов.

Глава 4

Сыщики

1

Остов каменной печи торчал посреди черно-зернистых бревен. Кроме печи, на удивление хорошо сохранилось крыльцо. Бабкин внутренне настроился увидеть пожарище, но ступеньки, ведущие в никуда, поразили его сильнее, чем он ожидал.