Охотник - Эндрю Мэйн (2019)

– Дело в нашей уязвимости и в том, что вокруг. Это ущелье прямо-таки просит устроить тут засаду.

– Все маньяки так говорят, – отзывается она со смешком.

Я не сразу понимаю, о чем она, и запоздало улыбаюсь, когда она оборачивается посмотреть на мою реакцию.

– Ага… Некоторые психологи-эволюционисты полагают, что одни пейзажи для нас психологически более приемлемы, другие менее. Это учитывают, когда делают парки. В основном ландшафтные дизайнеры не столько пытаются воссоздать природу, сколько сделать парк комфортным для людей. Небольшой водоем, открытое пространство, рощицы, чтобы было где спрятаться от крупного хищника, – вот чего искали наши предки, когда променяли джунгли на саванну. Такие пейзажи изображали средневековые живописцы, такой столетиями была планировка усадеб и поместий. А здесь все наоборот.

– Кажется, я догадываюсь, зачем сюда забралась толпа подростков. Здесь забываешь о цивилизации, о контроле – то, чего хочется после стольких лет школы.

Я пристально вглядываюсь в темень, пытаясь представить, как бы сам отреагировал, если бы заметил, что за мной кто-то следит… или что-то. Вокруг несчетное количество укромных мест, и в том, что за нами наблюдают, нет сомнения. Местные прозвали это место «Кугар-Крик» – «Ручьем пумы» лет сто назад. Сейчас пумы попадаются здесь реже, чем в других местах, – вероятно, из-за большого количества охотников, привлеченных названием. И все же я уверен, что о нашем присутствии известно всем местным хищникам.

Джиллиан останавливается, чтобы убрать за ухо темно-русый локон и отхлебнуть воды из фляжки.

– Держитесь, горожанин?

– Горожанин продирался через джунгли Белиза, когда вы прыгали с помпонами в короткой юбочке чирлидерши.

– Никаких помпонов, я играла в софтбол и в волейбол. Знаете, мне нравится бить. А что вы делали в Белизе?

– Охотился на убийц, – гордо отвечаю я.

– Серьезно?

– На кровососущих. Мы искали вид комаров, чаще других видов переносящий малярию. Я был студентом и помогал ученому, собиравшему образцы, чтобы власти потом попробовали уничтожить скопления комаров в самых опасных местах.

– И как, получилось?

– Экологическую нишу заполнил немного менее заразный вид. По статистике, мы спасли одиннадцать жизней. Потом появились более эффективные способы борьбы с насекомыми, и ситуация улучшилась.

– Интересно… – Она делает еще несколько шагов. – Сейчас то же самое?

– В смысле?

– Вы отыскали тела, теперь вот рыщете здесь… Это как поиск источника заразы?

– Я не эпидемиолог, если вы об этом. Я строю математические модели на основе биологических систем.

– Спец по общим вопросам.

– Можно сказать и так. Даже биология кажется слишком узкой дисциплиной, вот мне и пришлось придать ей экзотичности.

– Как это?

– Работая над диссертацией, я создал пятимерную среду, населил ее синтетической жизнью и добавил векторы болезней.

– Не стану даже притворяться, будто понимаю, что это значит.

– Это было довольно-таки амбициозно. Я попытался нащупать мостики между совершенно различными системами. Распространение фотки с котиком в Интернете мало отличается от распространения вируса гриппа. Я построил очень сложную, причудливую модель, а потом стал искать аналогии.

– И как, нашли?

– Очень много. Сходства не были изначально присущи этим системам, но неизбежно возникли по мере их развития. Таким же способом я обнаружил, что есть и другие жертвы в нынешней истории. Моя модель выявила некоторые неочевидные закономерности.

– Умно!

– Не вполне. Модель позволила выявить признаки мест захоронений и вероятных мест убийств, но ничего не говорит о самом убийце.

Поразмыслив, Джиллиан отвечает:

– И поэтому мы здесь. Если Человек-Пума – это ваш убийца в молодости, вы узнаете о нем гораздо больше.