Лунный камень - Уилки Коллинз (1992)

— Судите сами. Я говорю на основании того, что видел в своей собственной семье. Скажите мне, что вы думаете о нашем фризинголлском семействе? Разве отец мой и мать живут несчастливо между собой?

— Напротив, насколько могу судить.

— А ведь когда моя мать была девушкой, Рэчель (это не тайна в нашем семействе), она любила, как любите вы, — она отдала свое сердце человеку, который был недостоин ее. Она вышла за моего отца, уважая его, восхищаясь им, но не более. Результат вы видите собственными глазами. Неужели в этом нет поощрения для вас и для меня?

— Вы не станете торопить меня, Годфри?

— Вы сами назначите время.

— Вы не станете требовать от меня более того, что будет в моих силах?

— Ангел мой, я только прошу вас себя самое вручить мне.

— Вручаю вам себя.

С этими словами она приняла его предложение.

Последовал новый порыв — порыв нечестивого восторга на этот раз. Он привлекал ее все ближе и ближе к себе, так что лицо его уже касалось ее лица, и тогда… — нет! я, право, не могу решиться описывать дальше этот неприличный поступок. Позвольте мне только сказать, что я собиралась закрыть глаза, прежде чем это случится, и опоздала только на одну секунду.

Я рассчитывала, видите ли, что она будет сопротивляться. Она покорилась.

Для всякой благомыслящей особы моего пола целые тома не могли бы сказать ничего более.

Даже я, с моей невинностью в подобных вещах, начала подозревать, к чему клонится настоящее свидание. Они до такой степени понимали теперь друг друга, что я ожидала, что они тотчас же пойдут рука об руку венчаться.

Однако последующие слова мистера Годфри напомнили, что следовало исполнить еще одну пустую формальность. Он сел — на этот раз ему это не возбранялось — на диван возле нее.

— Могу я сказать вашей милой матери? — спросил он. — Или вы сделаете это сами?

Она отклонила и то и другое.

— Лучше пусть мама ничего но узнает об этом до тех пор, пока не поправится. Я хочу сохранить это в тайне, Годфри. Ступайте теперь и вернитесь вечером. Мы уже и так слишком засиделись здесь вдвоем.

Она встала и в первый раз взглянула на маленькую комнатку, в которой я претерпевала мое мученичество.

— Кто опустил эти портьеры? — воскликнула она. — В комнате и без того душно, к чему еще лишать ее воздуха?

Она подошла к портьерам. В ту минуту, как она дотронулась до них рукой, в ту минуту, когда она неизбежно должна была обнаружить меня в комнате, голос румяного молодого лакея на лестнице вдруг остановил ее и помешал мне что-либо предпринять. Это, без сомнения, был голос человека, крайне перепуганного.

— Мисс Рэчель! — кричал он. — Где вы, мисс Рэчель?

Она отскочила от портьер и бросилась к двери. Лакей только что вошел в комнату. Румянец сбежал с его лица. Он сказал:

— Пожалуйте вниз! С миледи обморок, мы никак не можем привести ее в чувство.

Через минуту я осталась одна и могла в свою очередь незаметно сойти вниз. Мистер Годфри прошел мимо меня в переднюю. Он спешил за доктором.

— Ступайте и помогите им! — сказал он, указывая мне на дверь.

Я застала Рэчель на коленях у дивана. Голова матери лежала у нее на груди. Одного взгляда на лицо тетушки (зная то, что знала я) было достаточно, чтобы открыть мне страшную истину. Я оставила свои мысли при себе до приезда доктора. Он приехал скоро. Прежде всего он выслал Рэчель из комнаты, а потом сказал всем нам, что леди Вериндер скончалась.

Серьезным особам, интересующимся примерами закоренелого неверия, может быть, интересно услышать, что он не выказал никаких признаков угрызения совести, когда посмотрел на меня .

Немного позднее я заглянула в столовую и библиотеку. Тетушка умерла, не распечатав ни одного из моих писем. Меня это так потрясло, что в ту минуту мне и в голову не пришло (я вспомнила об этом несколько дней спустя), что она умерла, не оставив мне обещанного маленького наследства.

Глава 6