Лунный камень - Уилки Коллинз (1992)

Я осмотрелась в этой неопрятной комнате. Церковные колокола благовестили к обедне, они внушили мне слово дружеского увещания.

— Ах, тетушка! — сказала я грустно. — Разве это достойно христианки и англичанки? Разве наш переход к вечности должен совершаться таким образом?

Тетушка ответила:

— Я накину платье, Друзилла, если вы будете так добры и поможете мне.

Что можно было сказать после этого? Я творила чудеса с убийцами — я никогда не продвигалась, ни на один дюйм с тетушкой Эбльуайт.

— Где, — спросила я, — список слуг, которые вам нужны?

Тетушка покачала головой; у нее недоставало даже энергии хранить у себя список.

— Он у Рэчель, душечка, — сказала она, — в той комнате.

Я пошла в ту комнату и, таким образом, опять увидела Рэчель, в первый раз после того, как мы с ней расстались на Монтегю-сквер.

В глубоком трауре она казалась маленькой и худенькой. Если бы я придавала серьезное значение таким тленным безделицам, как человеческая внешность, я могла бы прибавить, что у нее был такого рода цвет лица, который, к несчастью, всегда теряет, если не оттеняется чем-нибудь белым у шеи. К великому моему удивлению, Рэчель встала, когда я вошла в комнату, и встретила меня с протянутою рукою.

— Я рада вас видеть, — сказала она. — Друзилла, я имела привычку говорить с вами прежде очень сумасбродно и очень грубо. Прошу у вас прощения; надеюсь, что вы простите меня.

Должно быть, лицо мое обнаружило изумление, которое я почувствовала при этих словах. Рэчель покраснела, а потом продолжала свое объяснение:

— При жизни моей бедной матери ее друзья не всегда были моими друзьями.

Теперь, когда я лишилась ее, сердце мое обращается за утешением к людям, которых она любила. Она любила вас. Постарайтесь быть моим другом, Друзилла, если можете.

Откликнувшись на ее предупредительность со всем доступным мне дружелюбием, я села, по ее просьбе, возле нее на диван. Мы заговорили о семейных делах и планах на будущее, — обо всем, за исключением одного только плана, который должен был окончиться свадьбой. Как ни старалась я повернуть разговор в эту сторону, она решительно отказывалась понимать мои намеки. Глядя на нее теперь с новым интересом и припоминая, с какою опрометчивою быстротой она приняла предложение мистера Годфри, я сочла своей священною обязанностью горячо вмешаться и заранее была уверена в исключительном успехе. Быстрота действия тут была, как я полагала, залогом этого успеха. Я тотчас вернулась к вопросу о прислуге, нужной для меблированного дома.

— Где список, душечка?

Рэчель подала мне список.

— Кухарка, судомойка, служанка и лакей, — прочитала я. — Милая Рэчель, эти слуги нужны только на срок, на тот срок, на который ваш опекун нанял этот дом. Нам будет очень трудно найти честных и способных людей, которые согласились бы наняться на такой короткий срок, если мы будем искать их в Лондоне. Дом в Брайтоне найден?

— Да. Его нанял Годфри, и люди в этом доме просили, чтобы он оставил их в качестве прислуги. Он не был уверен, годятся ли они для нас, и вернулся, не решив ничего.

— А сами вы неопытны в таких вещах, Рэчель?

— Не особенно.

— А тетушка Эбльуайт не хочет утрудить себя?

— Нет. Не осуждайте ее, бедняжку, Друзилла. Я думаю, что это единственная счастливая женщина, с какою я когда-либо встречалась.

— Есть различные степени счастья, дружок. Мы должны как-нибудь посидеть и поговорить с вами об этом. А пока я возьму на себя затруднительный выбор слуг. Пусть ваша тетушка напишет письмо к тем людям в брайтонском доме.

— Она подпишет письмо, если я его напишу за нее, — а это одно и то же.

— Совершенно одно и то же. Я возьму письмо и завтра поеду в Брайтон.

— Как вы добры! Мы приедем туда к вам, как только все будет у вас готово. Надеюсь, вы останетесь погостить у меня. Брайтон очень сейчас оживлен, вам, наверное, там понравится.