Тайное место - Тана Френч (2018)

– Да ты что? Просто прекратим? Лени, ты ведь даже не стремилась разогреть ключ, это произошло само собой, потому что ты разволновалась. То же самое с Беккой, когда она в первый раз погасила свет, – все получилось, когда мы ссорились. А если сестра Корнелиус начнет капать мне на мозги, мне просто использовать телекинез и запустить учебником ей в физиономию? Что, конечно, будет страшно забавно, но вряд ли отличная мысль? Или мне теперь постоянно контролировать себя и окончательно впасть в дзен ради того только, чтобы продолжать жить как нормальный человек?

– Говори за себя, – зевает Холли, заворачиваясь в одеяло. – Я и так нормальный человек.

– А я нет, – возражает Бекка. – И не хочу быть нормальной.

– Просто надо привыкнуть, – мягко увещевает Селена. – Тебе ведь и штуки со светом сначала не понравились, правда? А сегодня вечером ты сказала, что это классно.

– Пожалуй, – помолчав, отвечает Джулия, и образ поляны внезапно вспыхивает в сознании. Если бы не Джоанна, она бы вновь достала пальто и вернулась туда, где все чисто и открыто, где нет тревожной и опасной мути. – Вероятно, так.

– Завтра ночью мы опять выберемся туда. И все будет хорошо.

– О господи, – ворчит Джулия, – тогда мне завтра же придется разбираться с этой мымрой Хеффернан. А я так старалась забыть о ней.

– Если она начнет докапываться, – предлагает Холли, – просто силой мысли ухвати ее руку и врежь ей по морде ее собственной ладонью. Что она сделает – нажалуется на тебя?

И они засыпают еще прежде, чем стихает смех.

Дождавшись, пока остальные уснут, Бекка высовывает руку из-под теплого одеяла и тихо выдвигает ящик тумбочки. Вынимает оттуда, одно за другим, телефон, пузырек синих чернил, ластик с воткнутой в него булавкой и салфетку.

Чернила и булавку она стащила в художественной мастерской на следующий день после их клятвы. Бекка задирает пижаму под одеялом, подпирает телефон и направляет свет от экрана себе на живот, прямо под ребрами. Задерживает дыхание, чтоб уж наверняка не шелохнуться, а вовсе не затем, чтоб стерпеть боль, – боль ее совсем не тревожит, прокалывает кожу и втирает чернила. У нее получается все лучше. Уже шесть точек, книзу и чуть внутрь от правого края грудной клетки, настолько крошечные, что заметить можно, только если рассматривать вплотную. Одна для каждого идеального мига жизни: клятва, три первых побега, лампочка и сегодняшняя ночь.

Вот что открылось Бекке с того момента, как началась эта история: реальность – вовсе не то, о чем все твердят. И время тоже. Взрослые вколачивают собственные вехи: звонки – расписание – перемены, – чтобы удержать время, обуздать его, чтобы ты начала верить, будто оно – нечто маленькое и ничтожное, которое соскабливает слой за слоем со всего, что ты любишь, пока ничего не останется; чтобы удержать тебя, не то ты взмоешь ввысь и улетишь, кувыркаясь в водовороте месяцев, скользя сквозь завихрения мерцающих секунд, плеща пригоршни часов в запрокинутое лицо.

Она промокает попавшие мимо точки чернила, плюет на салфетку и трет кожу. Дырочка чуть саднит и пульсирует, приятная успокаивающая боль.

Эти ночи в роще не исчезнут, время не сотрет их. Они вечно будут там, если только Бекка и остальные смогут отыскать путь обратно. Они четверо, спаянные воедино своей клятвой, сильнее любых расписаний и звонков; через десять лет, двадцать, пятьдесят они смогут проскользнуть между всех преград и встретиться на своей поляне, в одну из своих ночей.

Вот для этого нужны татуировки: это указатели – на случай, если ей когда-нибудь понадобится отыскать дорогу домой.

13

Гостиная четвертого года казалась меньше и темнее, чем у третьего. Не только из-за расцветки: холодные зеленые тона вместо теплого оранжевого; с этой стороны здание было закрыто от солнечного света, и в комнате постоянно стоял подводный полумрак, который не могли рассеять лампы под потолком.