Страх - Франк Тилье (2016)

— Но это еще далеко не все, отнюдь нет. Декрет от четвертого декабря тысяча девятьсот сорок первого года позволяет изменять фамилию похищенным детям. Сами догадайтесь о продолжении…

— Связи окончательно обрываются. Родные семьи никогда не смогут их найти.

— Точно. В то время тридцать тысяч республиканских детей были таким образом оторваны от своих отцов и матерей и помещены в другое место. Но вот что больше всего поражает: начиная с шестидесятых годов эта система сменит цель, а после смерти Франко в семьдесят пятом и вплоть до начала двухтысячных расширится еще больше. Почти полсотни лет лжи и чудовищных преступлений, мадам. Впрочем, я сейчас пишу об этом книгу.

Зажав сигару в зубах, он хлопнул ладонью по папке.

— Я покажу, как после франкизма похищением детей займется демократия. Как от политических похищений шестидесятых-семидесятых годов перейдут к экономическим. А вы, как и я, знаете, что там, где появляется экономика, выгода, появляется и…

— …подпольная торговля. Трафик.

Хуан кивнул, выпустив облако дыма:

— Да, «подпольная торговля» — верное определение. Подпольная торговля младенцами, младенческий трафик. То, что первоначально было средством политического террора, станет обыденной практикой в почти промышленном масштабе, причем настолько устоявшейся, что никто не осмелится заикнуться о ней многие годы. Современная Испания перешла от тридцати тысяч похищенных младенцев к тремстам тысячам. Триста тысяч! Не знаю, представляете ли вы истинный масштаб этой цифры. Это же чистейшее безумие! Однако в нашем распрекрасном и великом капиталистическом обществе подобное существовало до самого недавнего времени. Пока одни люди покупали мобильные телефоны и открывали для себя Интернет, другие массово похищали младенцев.

В его голосе звучала горечь. Он обвел рукой здания вокруг.

— Вы сейчас как раз в одном из мест, где в шестидесятых годах подпольная торговля достигла своего апогея. В самом лоне нашей дорогой католической церкви. Как, спросите вы? Неужели волк всегда прячется в овчарне?

— Да, примерно так и есть.

— Здесь давали приют — да и сейчас еще дают — беременным девушкам, попавшим в сложное положение. Особенно тем, кто хотел бы скрыть свою беременность или кого сюда поместили родители, больше не желавшие возиться с ними: ведь в то время для незамужней девушки моложе двадцати лет оказаться беременной считалось позором. Им устраивали невыносимую жизнь. А здесь их исправляли.

Он показал старые пожелтевшие фотографии, сделанные в этих религиозных заведениях. Камиль вполне удалось представить себе атмосферу в Испании середины шестидесятых годов. Население жило тогда при режиме террора и угнетения.

— Эти Casas cuna становились все многочисленней, в пятидесятые-шестидесятые годы они тут распространялись как чума, — продолжил историк. — Превратились в настоящие заводы по производству младенцев. На молодых матерей, рожавших в этих стенах и желавших сохранить свое дитя, монашки, чтобы забрать новорожденного, оказывали мощное давление, вбивали им в голову, что незамужняя мать никогда не сможет правильно воспитать ребенка и привить ему ценности «Новой Испании». А если те слишком сильно сопротивлялись, им говорили, что ребенок умер при рождении.

Хуан стряхнул пепел в кусочек алюминиевой фольги, который достал из кармана. Камиль слушала, и временами ее пробирала дрожь. У всех народов есть свои скелеты в шкафу. Гнусные истории, которые рано или поздно выходят на свет.

— Но были вещи и похуже. Гораздо хуже, чем Casas cuna.

Другое фото. На этот раз фото больницы.