Страх - Франк Тилье (2016)

Кальмет выглядел раздосадованным.

— В любом случае я снова внес вас в список ожидания органов для пересадки. Суперсрочный. Если хоть немного повезет с совместимостью, вы пройдете впереди всех остальных.

Несколько секунд Камиль оценивала предложение, но в итоге снова покачала головой:

— Мне уже не повезет заполучить совместимый трансплантат, и мы оба это знаем. Сроки слишком коротки, а у меня слишком редкая группа крови. Сколько? Наверняка такая меньше чем у десяти процентов населения, верно?

Врач молча кивнул.

— И к тому же нас слишком много в списках ожидания, и все суперсрочные. Каждый день на больничных койках умирают люди, потому что не получают органов.

Она ткнула указательным пальцем в стол, разрываясь между гневом и досадой.

— Я прекрасно знаю цифры, доктор. Я столько времени провела в больницах и насмотрелась на людей, умиравших, потому что они не получили свою почку, легкое или печень. Помню их взгляды, их бессилие… Будь вы бедным или богатым, белым или черным, это так ужасно — ждать смерти, когда повсюду вокруг вас жизнь, вот только вами она пренебрегает. Шанс, который мне достался, второй раз не выпадает. Я уже получила сердце, и все эти люди в халатах с их приоритетами и предназначениями наверняка предпочтут сохранить жизнь кому-нибудь другому. Истина в том, что я тоже подохну.

Доктор Кальмет смотрел ей в глаза не моргая.

— Вы искажаете истину, мы никогда не оставляем людей, не сделав все возможное. И для вас тоже есть решение: временное искусственное сердце, в ожидании трансплантата.

Камиль снова покачала головой. Она уже видела, на что похожи пациенты, снабженные таким «сердцем». Они должны постоянно передвигаться с большой батареей под мышкой, провода от которой торчат из их груди, как леска с крючком из рыбьей пасти. Люди-машины. Она вспомнила пациентов на диализе, их серые лица, которые так поразили ее в детстве, и ее затошнило.

— Нет, — сказала она. — Никогда.

— Подумайте о том сердце, которое борется в вас, укореняется в вашем теле, несмотря на эту внутреннюю войну. Больной, который тоже нуждался в пересадке, наверняка уже умер, потому что не смог получить ВАШЕ сердце, то самое, которое бьется в вашей груди, каким бы дефектным оно сегодня ни было. Вы не имеете права сдаться.

Камиль взяла себя в руки и в свой черед посмотрела на врача:

— В таком случае скажите мне, по крайней мере, кому принадлежало это сердце. Чтобы я перестала коллекционировать результаты биопсии и смогла дать ему какое-то имя, лицо, личность. Чтобы хотя бы знала, кому обязана жизнью, пусть даже она оказалась гораздо короче, чем я предполагала. Мне бы так хотелось пообщаться с его семьей, увидеть фотографии, поговорить, прежде чем… умереть, так и не узнав этого.

— Вы горячитесь. Я ведь вам говорил и еще раз говорю, что я не…

— Вы же можете узнать. Позвоните.

— Невозможно. Вся информация закрыта, и я вам гарантирую, что ни мне, ни кому-либо другому в этой больнице неизвестно, как зовут донора. Вся документация хранится по частям… изъятие, доставка, сама пересадка… чтобы никто не узнал. Ваше сердце — всего лишь штрихкод в «Кристалле», у него нет ни имени, ни адреса. Только директор биомедицинского агентства да несколько других начальников, которые работают с ним, знают коды и имеют доступ к досье донора, но они ни за что на свете не скажут. Не пытайтесь разузнать больше, это ни к чему не приведет. У вас нет права заявиться к семье вашего донора и снова оживить горе, которое, быть может, им удалось забыть.

Камиль злилась на свое бессилие. Она знала эти слова наизусть. Закон о медицинской этике от 1994 года: «Донор не может знать личность реципиента, а реципиент личность донора».