Страх - Франк Тилье (2016)

Сторонники опыта неизбежной смерти (то есть те, кто интересуется необычайными явлениями, связанными со смертью) использовали выражение «клеточная память»: якобы некоторые пережитые донорами сильные впечатления или яркие воспоминания отложились в клетках их тела. По их утверждениям, клеточная память объясняет также различные ощущения или фобии (головокружение, боязнь пауков), поскольку мать могла передать их своему ребенку через плаценту. Они отвергали передачу ощущений генами и предпочитали говорить о «памяти органов». Наиболее продвинутые гипотезы были столь же убедительны, сколь и поразительны.

Взволнованная прочитанным, молодая женщина закрыла журнал. А ведь она даже не знает, отчего умер ее донор! И кто он — мужчина или женщина? Каким был его возраст, цвет кожи? Где он жил?

Ей практически не предоставили никаких данных.

А между тем ее сны и желание закурить учащались. Камиль не покидало ощущение, что порой она становится более импульсивной, более жесткой, более вспыльчивой, чем обычно. Теперь она обрела странную уверенность, что ее донор на самом деле женщина и что эта женщина была в опасности, прежде чем умереть наверняка насильственной смертью.

А если она была похищена и найдена агонизирующей, убитой своим похитителем? Она могла скончаться по дороге в больницу… и там у нее изъяли органы для спасения других жизней.

Камиль сколько угодно могла не верить в это, но приходилось признать очевидное: больное сердце посылало ей сигналы. Как радио-буек терпящих бедствие посреди необъятного океана.

Оно взывало о помощи.

Вдруг молодая женщина почувствовала прилив энергии, разглядев ход, который еще не исследовала. Может, вместо прочесывания рубрики «Происшествия» стоит поискать среди исчезновений и похищений с трагическим концом в прошлом июле, как раз перед ее операцией по пересадке. Донора надо искать там, где ей никогда не приходило в голову: в уголовных делах, то есть среди того, что составляло ее будни.

В дверь постучали. Камиль тотчас же засунула журнал и коробку под кровать и выпрямилась:

— Иду!

Поспешно заскочила в ванную, глянула на себя в зеркало. Вид скверный, но что глаза заплаканы, не слишком заметно. Она быстро привела в порядок короткие темные волосы и сняла запачканную кровью майку на бретельках. При этом обнажился ее торс, весь иссеченный шрамами, словно она пробила сразу несколько окон.

Не хватало только, чтобы ее коллеги или начальство обнаружили эти незаживающие раны — ее тут же выперли бы со службы. В жандармерии неуравновешенные или психически нестабильные не нужны.

— Минутку!

Она покрепче затянула свои повязки, сунула неиспользованные марлевые компрессы в аптечку, рядом с упаковками циклоспорина, натянула футболку, форменную голубую рубашку, сунула ноги в сандалии и пошла открывать.

Это был лейтенант Борис Левак. Они расцеловались, она его впустила. У колосса взмокли спина и затылок.

— Мне сказали, что ты вернулась, — сказал он, пристально глядя ей прямо в глаза, словно пытаясь догадаться о состоянии ее здоровья.

— Как видишь.

— И ты вся в поту. Что-нибудь не в порядке?

— Ничего, просто немного тут прибирала. Не знаешь, когда они решатся поставить нам кондиционер?

— Когда найдут лучший на севере. Другими словами, не скоро.

Она предложила ему чаю. Борис устроился на диване, лицом к вентилятору, который крутился на полной скорости.

— Лучше чего-нибудь похолоднее. Как твои окончательные анализы?

— Ничего особо гадкого, — сказала Камиль из кухни, открытой в гостиную. — Результаты всего лишь подтвердили: у меня был стресс.

— Только стресс или еще что-то? Ты ведь все-таки упала, почти потеряла сознание. Когда я пришел в больницу тебя проведать, ты, вообще-то, неважно выглядела.

— А чего ты хотел? Сердце в моей груди все еще ищет границы своих возможностей. Наверное, я перестаралась, делая вид, будто все в порядке. Вот съезжу в отпуск, полегчает.