Синдром Е - Франк Тилье (2017)

Надо вспомнить дорогу в подвал. Киносеансы с пивом и попкорном, подсушенным в микроволновке, – это нечто незабываемое, вневременное.

Проходя через холл, она видела перевернутые стулья, разбитые вазы и очень ясно представляла себе: вот, перед тем как позвонить ей, совершенно слепой Людовик ощупью поднимается по лестнице, вот он идет, натыкаясь на все, что попадается на пути…

Люси сбежала по ступенькам и оказалась в «карманном кинотеатре». С прошлого года ничего не изменилось, все осталось на местах. Стены по-прежнему обиты толстой красной тканью, запах старых ковров, атмосфера семидесятых… Во всем этом было свое очарование. В белом луче проектора мерцал этот его знаменитый экран из специальной ткани с микросферами.

Она толкнула дверь крошечной проекционной. Там все еще горела мощная ксеноновая лампа и было жарко будто в печке. Казалось, все пространство заполнено стрекотом, приемная бобина крутилась впустую, в воздухе болтался свисающий кончик пленки. Люси, долго не раздумывая, ткнула пальцем в большую красную кнопку на блоке питания, мастодонте весом не меньше шестидесяти кило. Стрекот наконец прекратился.

Тогда она нажала на выключатель, и замигала неоновая лампочка. Стало видно, что в комнатке ужасный беспорядок: повсюду валяются пустые бобины, магнитофоны, афиши… Организованный бардак – вполне в стиле Людовика. Она попыталась вспомнить, как заряжают проектор, чтобы посмотреть фильм. Так, прежде всего надо поменять местами передающую и приемную бобины, закрепив каждую скобочкой на оси соответствующего барабана, потом проверить, совпадают ли перфорации пленки с зубчиками передающего устройства, и только тогда можно нажать на пуск… Кнопок перед ней оказалось чересчур много, так что простая на первый взгляд задача осложнилась, но все-таки ей повезло, она справилась, запустила машину – и вот уже магия света и человеческого глаза превращает последовательность малюсеньких разрозненных кадриков в плавное движение.

И рождается кино.

Люси погасила свет, закрыла за собой дверь проекционной и спустилась на три ступеньки – в зал. Садиться не стала – так и стояла у задней стены, скрестив на груди руки. Эта пустая комната, эти двенадцать обитых зеленой искусственной кожей кресел – в них было что-то угнетающее. Как, впрочем, и в их владельце. Она уставилась на экран, ощущая все-таки нечто вроде боязни. Людовик говорил, что фильм странный, и теперь слеп… А если в этих изображениях есть что-то опасное, например… например, яркий свет, до того яркий, что и она может ослепнуть? Люси покачала головой: да что за ерунда! Полная ерунда! У Людовика наверняка опухоль мозга.

Луч света пронизал темноту, и перед Люси вспыхнул большой белый прямоугольник. Пошли кадры. Сначала экран был равномерно черным, потом – через пять или шесть секунд – в верхнем правом углу появился белый кружок. И в ту же минуту зазвучала оглушительная музыка – просто-таки стены задрожали. Веселенький мотивчик, из тех, что извергались в старину из недр каруселей на сельских праздниках. Люси улыбнулась, услышав шипение и потрескивание, которые ничем не забить: звуковой ряд совершенно точно был записан с древней сорокапятки или почище того – с фонографа.

Никаких титров, никакого названия. Центральную часть экрана заняло женское лицо: крупный план, вписанный в овал. Вокруг этого овала по-прежнему царили сумерки, словно все заволокло сероватым, почти черным туманом, – у киношников это вроде бы называется «каше». Ставят перед объективом какую-то штуку, ну и получается эффект, как будто смотришь через замочную скважину, этакий вуайеризм.