Синдром Е - Франк Тилье (2017)

– Когда произошло убийство?

– От шести месяцев до года назад. Теперь ваша очередь. Почему вы интересуетесь этим делом?

Напряжение между точками, в которых находились собеседники, было таким, что казалось, даже тишина потрескивает.

– Потому что я сам веду по нему расследование уже два года.

Два года… Кто он, этот канадец? Полицейский? Частный детектив? И что, собственно, он расследует?

– Два года? Трупы были найдены три дня назад, а зарыты самое большее за год до этого. Ну и что же тогда можно расследовать в течение двух лет?

– Расскажите мне о телах. Например, что с черепами?

Люси не упускала ни словечка. Шарко решил чуть отпустить леску: если хочешь, чтобы сделка состоялась, требуется порой идти на компромисс.

– Верхушки черепов аккуратно, очень аккуратно, спилены – по всей видимости, медицинским инструментом. Глазные яблоки удалены из орбит, равно как и…

– Мозг…

Он знал. Этот тип, находящийся на расстоянии шести тысяч километров отсюда, в курсе того, что тут делается. Люси, со своей стороны, сопоставила данные следствия с происходящим в фильме: в одном случае – изъятые глазные яблоки, в другом – ритуальные, похоже, надрезы на коже в виде глаза. Она прошептала несколько слов на ухо аналитику. Тот кивнул и спросил в микрофон:

– Как связаны между собой обнаруженные в Нормандии трупы и фильм из коллекции Шпильмана?

– Дети и кролики.

Люси попыталась вспомнить, ничего не вспомнила и отрицательно покачала головой.

– Какие дети и что за кролики? – спросил в трубку Шарко. – Что это значит?

– Дети и кролики – ключ ко всему, с них все началось, и это вам известно.

– Ничего мне не известно! Что́ с них началось, черт побери?

– Что еще вы можете сказать о телах? Есть ли надежда опознать убитых?

– Нет. Убийца исключил всякую возможность это сделать. Кисти рук отрублены, зубы вырваны. Одно из тел сохранилось лучше, там – на руках и на бедрах – есть места, где кожа частично содрана, причем самой жертвой.

– Понятно уже, по какому пути пойдет следствие?

Шарко попробовал слукавить:

– Об этом лучше спросить у моих коллег. Сам я официально в отпуске и вот-вот отбуду дней на десять в Египет: лечу в Каир.

Люси в бешенстве замахала руками. Шарко подмигнул ей.

– Каир… Значит, вы… Нет, до этого не могло дойти так быстро… Вы… вы – это они…

Разговор оборвался. Шарко кричал в трубку: «Алло! Алло!», но тщетно, ответом была жутковатая тишина. Люси только что не прилипла к плечу комиссара. Шарко ощущал запах ее духов, влажность кожи, но мужества оттолкнуть женщину у него не хватало.

Все. Он положил мобильник на стол. Люси, вне себя от ярости, выпрямилась:

– Нет, такого просто не может быть! Это неправда! Ничего себе комиссар – отпуск в Каире! И что же мы теперь будем делать?

Комиссар, заглянув в список принятых звонков, записал в уголке салфетки последний номер, сунул салфетку в карман.

– Мы?

– Да! Вы, я. Каждый исполнит сольную партию или все-таки станем есть из одной кормушки?

– Комиссар не ест из кормушки лейтенанта.

– Прошу вас, комиссар, пожалуйста…

Шарко пригубил пиво: оно прохладное, – может, в мозгах прояснится… Положительно, день выдался какой-то особенно насыщенный эмоциями.

– Ладно. Сделаем так. Вы каким-нибудь образом отделаетесь от этого реставратора фильмов и передадите бобину в научную лабораторию, экспертам. Вы подключите к этому делу свою бригаду: пусть ваши ребята, со своей стороны, разберут кино по косточкам. Попросите их и мне прислать копию. Кроме того, пусть они свяжутся с бельгийцами и те проведут обыск в доме Шпильмана. Нам абсолютно необходимо узнать, кто такой этот канадец, который только что не захотел со мной говорить.

Люси кивнула, думая, как бы не рухнуть под свалившейся на нее кучей дел.

– А вы? Вы-то сами что собираетесь делать?