Дикая и опасная - Kирa Стрeльникoва (2017)

— Это типа «а поговорить»? — ехидно осведомился Тим и заложил руки за голову, не сводя с меня глаз. — Ну что рассказывать. Отец всю жизнь эзотерикой занимается, на рунах гадает, и не только гадает, мама ему одно время помогала, как раз с шаром. Они у меня оба очень серьезные, и если честно, подозреваю, чувств между ними имелось очень мало. Просто подходили друг другу в качестве партнеров, ну и отец ребенка хотел. — Верден помолчал, его взгляд стал отсутствующим. — Я тоже с детства варился во всем этом, с рунами так вообще играл вместо кубиков и погремушек. Батя никогда не сюсюкал со мной, не дурачился, как в других семьях, и до школы я очень был похож на него, такой же серьезный и сосредоточенный ребенок. В садик меня не отдавали, и в школе пришлось трудновато в первом классе, но я справился. Научился чаще улыбаться и смеяться, шутить, внимательно наблюдал за другими детьми и перенимал какие-то шаблоны поведения. Но откуда-то знал, что папе не понравится, если он заметит изменения во мне. Приходя домой, успешно и искусно притворялся. — Верден хмыкнул, его улыбка стала немного грустной. — Папа хотел сделать из меня очередного партнера и помощника, потому что мама все чаще ссылалась на усталость, изъявляя желание отойти от дел. Ей наконец-то захотелось нормальной семьи, а папу уже не переделаешь, он такой, какой есть. Когда мне исполнилось шестнадцать, он заявил, что я достаточно взрослый, чтобы зарабатывать на карманные деньги самому, и приставил меня помогать. Мама уже тогда не принимала клиентов, папа один работал. Я не стал артачиться, дело нужное и полезное, да и учиться-то надо было с рунами обращаться. Батя так, только в общем что-то объяснял. — Тим замолчал.

— Он тебя любил? — спросила я, вспомнив своих и как мой папа любил затевать веселую возню по вечерам с киданием подушками и шутливой борьбой на широком диване.

— Любил? — Альбинос задумался на несколько секунд. — Знаешь, может, по-своему и да, но я не чувствовал, — ответил он задумчиво. — Уважение, забота, но не любовь отца к сыну. Я для него был скорее партнером, учеником, — его ладонь легла на мое бедро, рассеянно поглаживая, и я не стала возражать.

— А мама? — снова спросила тихим голосом, испытывая странную смесь чувств: с одной стороны, было жалко маленького мальчика, к которому относились как к будущему полезному инструменту, с другой — не похоже, что Верден особо страдал от такого отношения.

— Ну, мама, когда папа не видел, могла и по голове погладить, и поцеловать, — Тим улыбнулся уголком губ. — Но это редко бывало.

— Тебе не хватало их тепла? — Наш неожиданный откровенный разговор вызывал у меня ощущение внутренней дрожи, и от осознания, насколько доверяет мне Верден, если говорит о себе, и от того, насколько для меня вдруг оказалось важным его доверие.

— Не сказал бы, — задумчиво ответил он. — Мне в школе было весело, а дома я про себя тихо посмеивался, зная, что папа на самом деле не видит меня настоящего, такого, каким я становлюсь совершенно без его участия, по собственной воле и желанию. Знаешь, как-то так складывалось, что я всегда мог расположить к себе людей, учителей в школе, друзей, потом и клиентов, — Тим замолчал, глядя в потолок. — Мне хватало этого за глаза и за уши. Всегда был самодостаточным человеком, как-то так получилось, — он перевел взгляд на меня, — и не искал никого на стороне, чтобы заполнить мифическую пустоту внутри, — с улыбкой добавил Верден.