Дикая и опасная - Kирa Стрeльникoва (2017)

— Да чтоб ты сдох, Верден!.. — Я прошипела ему в лицо, и…

Крепко обняв за шею, притянула к себе, жадно поцеловав. Черт, эмоции и чувства сошли с ума, просто затоптав попытавшихся робко протестовать тараканов, ибо предателю-организму все, что он услышал, чрезвычайно понравилось. И решительность, и подтекст, в котором ясно ощущались властные нотки, и… Короче, по-моему, вместе с чувствами сошла с ума и я. Он опять содрал с меня панцирь, вытащив мягкого моллюска наружу, но вместо того, чтобы безжалостно тыкать в уязвимые места, начал ласково поглаживать, успокаивая и давая время привыкнуть к себе. Все-таки приручал, скотина, пусть даже искренне считал, что нет.

— Откуда ты взялся на мою голову, а?! Упырь красноглазый… — Лихорадочный злой шепот срывался с моих губ, пока я судорожными движениями пыталась стянуть с него футболку, задыхаясь от переполнявших эмоций. — Гос-споди, как же ненавижу тебя, слышишь?!.

— Заткнись, Сонька. — Верден тихо, довольно рассмеялся, отбросив футболку, и, схватив меня в охапку, посадил на очень удачно стоявший рядом стол. — Поздно психовать, и… — он наклонился к моему уху и закончил, пока его пальцы проворно справлялись с пуговицами на моей рубашке, — в твоей ауре ни единого черного пятнышка, вруша. — Дыхание Тима защекотало шею, и я от избытка эмоций и зашкаливавшего желания впилась ногтями в его плечи.

Крышу сорвало не только у меня — Верден сломал молнию на джинсах, когда расстегивал, но это я обнаружила только утром. Как бедный стол выдержал бешеный порыв нашей страсти, ума не приложу, но скрипел он подозрительно жалобно и угрожающе, явно не рассчитанный на такие нагрузки. Порадовалась, что половина этажа уже разъехалась, ибо меня, наверное, не слышал только глухой. Уже ближе к утру, распластавшись обессиленной медузой на альбиносе, отстраненно подумала, что трындец моей относительно спокойной последние два года жизни. Верден, похоже, твердо намерен доказать, что я не права в своих заблуждениях и упрямстве.

— Рад, что ты это понимаешь, Соня, — от вкрадчивого шепота чуть не подскочила — откуда только силы взялись?! — и ошалело уставилась на наглую усмешку красноглазого.

— Ты!.. — Я поспешно вернула блок на место, красная как свекла от его бесцеремонности. — Стучаться надо, между прочим! Придурок…

Он довольно усмехнулся и притянул меня к себе, уложив голову на плечо. Вообще-то я предпочитала спать или на животе, или на боку, но не… не так близко к нему. Сейчас же сопротивляться и отвоевывать относительную свободу желания не было. Мышцы превратились в желе, а в сознании лениво ворочалась одна мысль: спать.

— Не расслабляйся, Александровская, — фыркнул он мне в макушку и добавил: — Все, спи. Завтра вставать рано.

Чует моя задница, последний год в институте будет самый сложный. Я ошиблась. По сравнению с начавшимися после выпуска буднями в ячейке третий курс оказался цветочками.

Июль пролетел быстро, несмотря на то что прошел под знаком молчаливой войны с Верденом: я снова залезла в раковину, а мой персональный кошмар с завидным постоянством и упорством выковыривал меня оттуда. Его действия стали решительнее, и он теперь на самом деле позволял себе гораздо больше, чем раньше. Например, уже не устраивался отдельно, если мы оставались в доме, а нагло пристраивался рядом, так, чтобы иметь возможность прикоснуться или обнять, хотя при этом, если я на весь день удирала в лес или на речку, не преследовал. Все равно ведь возвращалась вечером. К нему. Пару раз пыталась уехать на электричке, но неизменно натыкалась на перроне на Вердена, и последний раз он спокойно сообщил, что если хочу вернуться, то можем уехать в любой момент. Вместе. Умный, зараза, знал же, что не от него бегу, от себя. От все возраставшей потребности быть с ним рядом и все чаще звучавшей в сознании, тщательно укрытом сложным блоком, коварной мыслишки «он мне нужен».