Дикая и опасная - Kирa Стрeльникoва (2017)

— Это, того, — покосилась в сторону комнаты уединения, сильнее закутавшись в одеяло. — Туда надо…

Он молча взял меня на руки и донес, осторожно поставил рядом с дверью.

— Есть хочешь? — заботливо поинтересовался мой альбинос, заглянув мне в лицо.

— Не. — Я скривилась, при мысли о еде желудок подал сигнал бедствия, что на фиг ему такое счастье. — Пить хочу…

Тим кивнул и пошел на кухню, а я ввалилась в вожделенный сортир. Гм, процесс затянулся, пока выпутывалась из одеяла, дрожа как осиновый лист и хватаясь за стенки, потому что голова кружилась, но я справилась с этим сложным делом и даже самостоятельно доползла до дивана. Верден тут же сунул градусник, помог снова укутаться, потом принес чашку с горячим чаем с медом и устроился рядом. Я свернулась калачиком у него под боком, прихлебывая чай.

— Где там твой дневник? — со вздохом спросил Тим. — Полистаю, пока лечишься.

— А домой когда поедем? — поинтересовалась, мужественно допивая чай, хотя от сладкого и горячего питья снова стало неприятно жарко.

— Вот когда температура перестанет зашкаливать за тридцать восемь, тогда и поедем, — категорично заявил Верден. — Сейчас сам отдохну, дальше лечиться будем, у меня по биоэнергетике тоже не самые плохие результаты. Так, где дневник Вермишелева?

Я махнула в сторону рюкзака, Тим кивнул, достал книжку и вернулся.

— А что с алтарем у вас? — сонно спросила, косясь на исписанные листы, но читать было больно и подташнивать начинало, как только пыталась сфокусировать зрение.

Альбинос решительно пригнул мою голову к коленям, намекая, что не фиг насиловать организм, и я послушно прилегла, прикрыв глаза. На язык просились какие-то странные слова, видимо, болезнь повлияла на мозг, размягчив его, и хотелось говорить Вердену всякие нелепые нежности и ласковости… Не, не буду больше болеть, он и так знает, как к нему отношусь, и сюсюканье ни он, ни я органически не перевариваем. Буду молчать как партизан.

— Да фигня оказалась. — Тим вздохнул. — Не тот алтарь. Он в Копорье давно уже стоит и относится к славянским ритуальным предметам, даже скорее к скандинавским. Забрать его оттуда никак, он здоровый и тяжелый, а подземелья узкие, так что тут тоже тупик.

— Жалко. — Я зевнула, меня капитально в сон потянуло.

Судя по всему, организм медленно, но верно начинал восстанавливаться.

— Спи давай, птица говорун. — Ладонь Тима легла мне на затылок, легонько массируя. — Потом о делах поговорим.

Я спорить не стала и плавно скользнула в темноту.

Выздоравливала дня три с помощью Тима и лекарств, и все это время он отказывался обсуждать и то, что вычитал в дневнике, и вообще дела.

Поправлялась я на удивление быстро, и через неделю после моего приезда в Москву мы готовы были отбыть обратно в Питер. Игорь звонил, сообщал, что пока ничего нового не происходило: он усиленно сдавал зачеты, База молчала. Задумчивый вид Вердена наводил на мысли, что в дневнике оказалось много интересного, как я и предполагала. Собрались быстро и выехали в ночь, чтобы время не терять и избежать пробок. Я чувствовала себя вполне сносно, только слабость небольшая оставалась и температура колебалась в районе тридцати семи. Но уже обуревала жажда деятельности, хотелось вернуться поскорее к работе.

— Так, давай колись, чего вычитал, — решительно заявила я, устроившись с ногами рядом на сиденье.

Верден усмехнулся и покосился на меня.

— По работе соскучилась? — ехидно ответил он, но отмалчиваться не стал. — На самом деле, много чего интересного, База была права, что к нему отсылала. Вермишелев специализировался по африканским обрядам и ритуалам южноамериканских индейцев, всяких инков, майя, ацтеков. И кинжальчик наш очень подробно описан. — Тим помолчал. — И ритуал вызова этого самого Карамана.

— И? — напряглась я.