Детство - Василий Панфилов (2019)

Лиза кривится, но сдерживается. Она систент режиссёра и главная актриса. Обычно чуть не все женские роли ей, а недавно прочие барышни чуть ли не бунт подняли — дескать, тожить хочут! Теперича козьемордая барышня напополам разрывается — как систент хочит, штоб спектакля вот прям совсем хорошей была. А как актриса, котора ведущая, ревнует.

— Держи ровней, — Срывающимся голосом командует второй прыщевытый, Вольдемар который, косясь то и дело на сцену и орудуя кистью. Это вроде как я держу неправильно, а не у тебя руки кривые.

— Что? — Угрожающе, как иму кажется, говорит Вольдемар. Я што, вслух? Да уж…

— Дай-ка кисть, — Кладу декорацию на землю и несколькими широкими мазками дорисовываю кирпичную кладку. Помирать, так с музыкой!

— Лиза, он… — Вольдемар возмущён, токмо што не пар из ушей.

— Мальчик позволил себе лишнее, — Барышня выразительно так косится на меня, — но отчасти он прав. Руки у тебя может и не кривые, но ты так следишь за Душкиной на сцене, что испортил уже несколько листов картона, заодно раскрасив рубаху Егора.

— Я! — Вольдемар вспыхивает и замолкает. Отобрав у меня кисть, начинает работать, уже не отвлекаясь, — Пшёл отсюда!

Лиза с видом мученицы, взяв меня за рукав, отводит в сторону и поручает оттаскивать мусор.

— Завтра приходи пораньше, — Приказывает она, вручая полтинник, — у нас скоро премьера, а ничего ещё не готово.

— Агась! — Вытаскиваю часы, важно открыв крышку и поглядывая на циферки, отчего Лиза снова фыркает. Ну так для того и вытаскивал! Она, барышня-то козьемордая, проста. Мнит себя умственной, а так баба и есть, только што из господ.

Покажи себя дурнем простодырым, да штоб она себя выше почуйствовала, и всё. Я так мыслю, што и не особо я в ентом тиятре нужен — так только, што вроде как прислуга личная. Психолухия!

Прошёлся по дачам — штоб напомнить о себе, значица. Стрелы там индейские, туески под ягоды, ишшо што.

— Мальчик, — Позвала меня немолодая дама с очками на палке, поманив пальцем. Подошёл, а так как давай выспрашивать — кто я, да откуда, да зачем.

— Барыня-мадам, — Говорю, — извольте откланяться! Потому как дела неотложные зовут меня. Зов природы чуйствую!

И за живот! Та скривилася едва, но отпустила. Ну и я бегом оттудова! Ишь, любопытная!

А на выходе с дач Вольдемара увидал. Стоит такой, улыбается нехорошо, и как назло — сторожа куда-то отошли. А может, и к лучшему-то?

Ну и встал, в гляделки-то играть. Драться-то мне с ним не с руки, потому как из господ, а так не страшно. Глядели-глядели, а потом я и пошёл к выходу.

Вольдемар, он задираться не стал, смолчал. Токмо такой ненавистью от него полыхнуло, что мне ажно спину потом жгло. Враг. Настоящий враг, ети его. И всего-то из-за длинного языка мово

Двадцать четвёртая глава

Приснившаяся игрушка получилася наяву не с первого, и даже не со второго раза. Всего-то колобашечка пустотелая, из расколотой пополам баклуши, выдолбленной внутри, да склеенной или связанной затем наново. Внутрь палочка вставляется, с намотанной верёвочкой или леской из конского волоса. Да на палочку енту надеваются лопасти из луба, чуть изогнутые и приклеенные изнутри на лубяной же обруч. Просто вроде, а пока сделал, весь изругался!

Во сне игрушка сильно здорово летала — дёрнешь так за верёвочку, и лопасти тоненькие — фырр! И вверх. А наяву на ескперименты ушло три дня, штоб нормально всё. Оно как понял всё превсё и каждую детальку отладил, так и пошло. Всё просто так, што вот чуть не кажный мальчишка деревенский, коли не совсем рукожопый, сладить сумеет.

Оно конечно и здорово, но как бы и не совсем. Думал-думал, ажно голова разболелася от непривычного. Хучь и просто всё, да одному много не наделаешь — быстро если. А мне быстро надо, потому как господам из мелких в гимназии свои скоро, лето кончается.