Детство - Василий Панфилов (2019)

— Митрофан Ильич, дьявол! — Раздался хриплый голос мирового судьи, — Опять вчера всю водку вылакал, что мы на опохмел приберегали?!

— А? А… ну вылакал, и што теперь? — Забубнил проснувшийся Митрофан Ильич, завозившись за своими занавесками, — А то ты меня не знаешь! Вот зачем было оставлять бутылёк на глазах? Когда иначе-то бывало?

— Чорт лысый! Ступай теперь, да и разыщи водовки на похмелиться!

— Охо-хо! Грехи наши тяжкие, — Послышался скрип нар и зевок, обитатели флигели постепенно просыпалися, дружески перегавкиваясь.

Повезло мне с соседями! Люди умственные и спокойные, не скандалёзные. Так, погавкаются иногда, да за грудки друг дружку по пьяному делу похватают, не более. Ну может, в морду сунут раз-другой, но никаких драк!

Третий день уже живу так, и в голову почему-то лезет странное слово «отпуск». Ето когда ничево не делаешь, а есть-пить имеется, и переночевать тоже. Необычно, но нравится. Только скушно немного.

Полежав немного, спрыгнул с нар и покрутил руками-ногами, вроде как размялся. Соседи мои вяло ругаются — выясняют, кому там в очередь идти за опохмелом. Не обращая внимания, умылся над ведром, потом оглядел их, и такая жалость взяла! Болеют же люди! Сидят квёлые и вялые — ровно кутята, когда их от глистов протравили.

— Ладно, — Говорю, — Давайте деньги, господа хорошие, сбегаю вам за водовкой.

— Спаситель! — Оживился Митрофан Ильич и полез куда-то в свой нумер, — Вот, от меня!

Высыпав трясущимися руками монеты на стол, он окинул взглядом остальных и произнёс важно:

— Раз вина моя, то и угощаю я.

— Дельно, — Одобрительно сказал кто-то из полумрака в углу, — Ты бы там побыстрей, малец? Больно лютое похмелье-то! Не иначе, с табаком намешана водка-то!

— С табаком! — Фыркнул судья, трясущимися руками прилаживая прядь волос на лысину, — У Потапа брали, а у него без табака и не бывает!

Начались умственные рассуждения о достоинствах казёнки и водки от частных поставщиков, да с подробностями. Какое похмелье от чево бывает, как пьётся и горится. Тьфу! И так-то не люблю гадость ету, а после тово, как сам налакался, и вовсе.

Обувшись и накинув на плечи пиджак, я выскочил во двор. Сперва тово, облегчиться, а потом и за ней, проклятой. Добежав до нужного подвальчика, постучал в окошко. Чуть погодя оно приоткрылося, и я молча сунул деньги. Так же молча мне сунули бутылки.

— Сынок! — Кинулся было ко мне какой-то портяношник, пахнущий старым тряпьём и сцаками, — Опохмели чилавека! Помираю!

— Сынки у тебя за заборами гавкают! — И ходу, пока новые желающие не набежали. Здеся так — замешкался, так сразу жаждущие подоспеют. У ково послабее, из рук вырвать могут. А кто просто мешкотный, тово окружают, да и начинается — дай да дай! Сами же руки к бытылке тянут да на жалость давят. Могут и тово, в ножки кинуться, опорки целовать. Если из крестьян кто, то и бывает, значица — слабину дают, делятся.

Принёс да и поставил на стол.

— Какой молодец! — Умилился Максим Сергеевич, который из военных, встав на трясущиеся ноги, — Быстро-то как!

— На здоровьице!

Не слушаю благодарностей и не желаю видеть, как они сейчас будут похмеляться, так што выскочил за дверь. И на площадь, к обжорным рядам!

Рынок уже полнёхонек, ну так мало не шесть утра! Самый разгар, так сказать. Прошёлся важно, поздоровкался со знакомцами, да и к Матрёнихе — та рукой уже машет.

— Иди-ка сюды, — Говорит, — Сёдня у меня картошка на сале, да сало хорошее по случаю досталось, а не как обычно!

Принюхался, а там так пахнет! У меня ажно в брюхе зашевелилося всё. Ну чистая ета, амброзия. Не в каждом трактире небось извозчичьем так кормят! Миску из пиджака вытянул, и подставил. Как же! Не босяк какой, штоб с ладошки есть! Ем да и нахваливаю — рекламу делаю, значица. Я так ел пока, ишшо семеро подошли.