Тайна персидского обоза - Иван Любенко (2013)

Известие о задержании Шахманского принесла Ардашеву его прислуга — Варвара Шатилова, третий год совмещающая обязанности горничной, кухарки и экономки в доме № 38 по Николаевскому проспекту. Вернувшись с Нижнего базара, она робко постучала в дверь адвокатского кабинета и сообщила Климу Пантелеевичу о прошедшем накануне обыске и последующем аресте внука Загорской. Об этом она узнала от Нюры — камеристки погибшей Елизаветы Родионовны. Именно прислуга и просила Варвару немедленно передать эту скверную новость ее хозяину.

Присяжному поверенному стало понятно, что полиция перешла в решительное наступление и, как всегда, может наломать дров. Теперь следовало не мешкая расспросить постояльцев доходного дома о некоторых обстоятельствах того рокового дня и только затем выяснить у Поляничко основания ареста Шахманского.

Не теряя ни минуты, адвокат облачился в летний костюм и, наняв извозчика, оказался перед парадной дверью дома № 8. Поднимаясь на второй этаж, он столкнулся с Аполлинарием Никаноровичем Варенцовым. Объяснив отставному коллежскому асессору необходимость уединенной беседы, Ардашев прошел в его комнату и вот уже добрых десять минут терпеливо выслушивал покаянную исповедь недавно разоблаченного злоумышленника.

— Вы, Клим Пантелеевич, небось грешным делом думаете, что это я тетушку сгубил? Так? А зря. Клянусь, я на такое злодейство не способен. Верите, я каждый божий день прощение у Господа вымаливаю и грех свой великий молитвами до сих пор пытаюсь искупить… А Елизавета Родионовна, скажу я вам, была человеком большой и светлой души. Она даже содержание мне назначила. Я, признаться, после вашего разоблачения вообще уехать вознамерился… А о деньгах и подумать-то не мог! — Варенцов поскреб бакенбарды. — А оно видите, как содеялось… Кто бы мог подумать на Аркашку-то? Ведь любимый внучек душегубом оказался! — все больше распалялся собеседник. — Она-то его сызмальства выхаживала, а он ей спицей, да в самое ухо! И это за все хорошее? Да чтоб ему никакой пощады! Пусть на каторге сгниет! Супостат! Анафема! Аспид египетский! — потрясал в воздухе кулаками отставной чиновник, и от этого негодования у него шевелились усы и на багровом носу выступали капельки пота.

Пропуская мимо ушей проклятия, сыпавшиеся в адрес Шахманского, Ардашев откинулся в кресле и как бы невзначай спросил:

— Аполлинарий Никанорович, припомните, пожалуйста: где вы находились в момент убийства госпожи Загорской?

— Вот опять вы, Клим Пантелеевич, за свое — уличить меня пытаетесь, капканы словесные расставляете… Ну откуда я могу знать, в котором часу убили тетушку? Мы же с Изабеллой Юрьевной по аллеям гуляли и свидетелями злодеяния никак не могли быть.

— Ну, хорошо… А может, вы встретили кого-нибудь либо вас кто-то видел?

— Дайте-ка подумать, — пожевал губами Варенцов. — М-да, так сразу и не скажешь… Ага! — шлепнул он себя ладонью по коленке. — Вспомнил! Художник там был… Ну да! Он у самого пруда с мольбертом стоял. А на обратном пути Савраскин повстречался, и мы уже втроем к кафе зашагали.

— А потом?

— Да ничего особенного: сидели за столиком, сельтерскую пили да винцо потягивали. А тут вдруг слышим голос женский — что, мол, хозяйку погубили. Нюрка примчалась вся в слезах, плачет и за собой зовет. Мы — за ней. Я, правда, подотстал маленько, а когда мы с Изабеллой Юрьевной прибежали, там уже, сами знаете, — нервно сглотнул Варенцов.

— А в тот день вы, случаем, калош не надевали?

— Н-нет. А что?

— А кого-нибудь в них не заметили?

— Нет.

— Вы уверены?

— Ну разумеется! Ведь летом солнце теплое, земля быстро высыхает, и они ни к чему. Разве что изредка — после сильного ливня. А в тот вечер дождик как из худого ведра накрапывал. У меня, к примеру, мысль о резиновой обувке даже и не промелькнула, а потому если бы я увидел кого-нибудь в них, то обязательно бы запомнил, — здраво рассудил Аполлинарий Никанорович.

— А зонт у вас был?