Отель «Петровский» - Альбина Нурисламова (2020)

Говорить об этом по телефону Илья не стал: прозвучало бы глупо. Ну, в самом деле, на первый взгляд все очевидно: перебрал лишку, упал, очнулся – ничего не понимаю, не помню. А уж про то, что в подъезде невесть от чего чуть в штаны не наложил, и вовсе никому не расскажешь.

Мише, ясное дело, можно сказать обо всем: у них друг от друга никогда секретов не было. Но даже с ним поговорить об отеле Илья решил с глазу на глаз, да и то всей правды выкладывать не стал. Мише весной и без того хватило проблем с Ильей, чуть не погиб. Опять впутывать его в мутную историю не хотелось.

Через день у Михаила как раз было ночное дежурство в участке, и Илья заглянул после работы.

– Как мать? – спросил Миша, делая им кофе. Илья принес коробку шоколадного печенья.

– Нормально. Сама себе чай наливает, еду в микроволновке греет, даже яичницу жарить научилась. – Он открыл упаковку печенья и выбросил хрустящую обертку в мусорное ведро. – Рисует. Иногда даже можно понять, что.

Вчера мать трясущейся рукой протянула ему листок, на котором было написано: «Прости меня сынок стыдно жить я все думала умерла бы хоть я хотела умереть бог наказал я обижала тебя прости свою мать не водка виновата а я виновата одна кругом перед тобой но я сейчас поняла другой человек ты поймешь».

Запятых и точек не было, несуразно большие печатные буквы разбегались по бумаге неровными рядами, как будто писал маленький ребенок. Наверное, мать писала это целый день, пока его не было.

Илья читал и пытался справиться с собой. Мысль была одна: не зарыдать. Мать смотрела испуганно, не отводя глаз: ждала, пыталась что-то прочесть по его лицу. Но оно, видимо, было каменным – так сильно Илья старался удержать эмоции, и тогда мать замычала горестно, всплеснула здоровой рукой.

Он шагнул ближе, обнял ее.

– Все хорошо, – только и сумел выговорить. – Хорошо. Не переживай.

Всего этого он Мише рассказывать не стал: слишком мелодраматично прозвучало бы. Возможно, когда-нибудь потом. Но главное, Илья чувствовал, что тяжесть, которую он годами носил на сердце – горючая, острая тяжесть давней детской обиды – постепенно ослабевает, перестает больно ранить, стоит лишь позволить себе начать вспоминать прошлое.

– Рисует – это хорошо, – заметил Миша, расставляя на столе чашки. – А мне Леля сегодня звонила.

– И как она там? Что говорит? – спросил Илья, думая о другом.

Миша внимательно посмотрел на друга.

– Ничего особенного. Про это в другой раз. Ты сказал, нужно поговорить про «Петровский».

Илья снял очки, потом снова надел.

– Там творится что-то неладное, – откашлявшись, сказал он.

– В каком смысле – «неладное»? – Миша взял печенье и откусил. – Вкусно.

Илья вкратце сказал о том, что с ним случилось, опустив подробности. Из рассказа выходило, что ему стало плохо, он не помнил, как очутился на полу в туалете без сознания. О своих блужданиях по коридорам не упомянул.

– Помнишь, ты сказал, можно узнать, не погибали ли там рабочие?

– Так я узнал, – спокойно ответил Миша. – Покопался на всякий случай.

– И?

– Нет. По крайней мере, не зафиксировано. Но знаешь, что интересно? Не только Гусаров как-то внезапно помер. Еще один деятель, связанный с этим отелем, тоже странно «скоропостижнулся». Весной, в мае.

Илья подался вперед:

– Правда? Кто?

– Некий Рогов. Между прочим, большая шишка в Исполнительном комитете. Ты сказал, что надо про отель поговорить, и я решил посмотреть, поинтересоваться, что да как, нет ли каких-то упоминаний, и вот выплыло. Это Рогов подписывал документы, давал разрешение на продажу здания больницы Гусарову. К нему люди ходили, подписи собирали, просили не давать разрешение. Активисты разные, историки. – Миша азартно хрустел печеньем. – Но там, видно, такие деньжищи упали на лапу, что все мимо прошло: и протесты, и письма, и подписи.

– А умер он как?