Корявое дерево - Рейчел Бердж (2020)

Я открываю рот, и мое убеждение в том, что так оно и есть, становится полным. Пусть Норны и перерезали нить чужой жизни, но его отец погиб оттого, что пил. Стиг не имел к этому никакого отношения.

– Я знаю – ты чувствуешь себя виноватым, но я знаю точно – это была не твоя вина.

Стиг закусывает губу и отводит взгляд.

Я сжимаю его предплечье, потом дергаю за рукав:

– Я чувствую это, чувствую здесь.

Стиг судорожно выдыхает, как будто теперь он наконец мне поверил.

– Я рад, что встретил тебя, – шепчет он. И пододвигается ко мне, теперь его лицо так близко от моего, что я чувствую исходящий от его дыхания запах алкоголя. Мой пульс учащается, я закрываю глаза, ожидая, что его губы сейчас коснутся моих, но вместо этого он целует меня в макушку.

Он откидывается на спинку дивана, явно вымотанный, а я сижу, ошарашенная, поскольку то, чего я ждала, так и не произошло. Я была уверена, что он меня поцелует. В макушку целуют ребенка – выходит, он видит меня именно так? Я ничего не понимаю. Ведь, похоже, мы с ним идеально ладим абсолютно во всем. Мои мысли становятся горькими. Это из-за моего лица. Наверняка.

– Я иду в туалет, – бормочу я.

Я встаю с дивана, зажигаю масляную лампу, отношу ее в ванную и ставлю на раковину. Сходив в туалет, я мою руки и умываюсь ледяной водой. В мерцающем свете лампы я кажусь себе иной, более жесткой, что ли – но недостаточно иной.

Я закрываю левую часть лица рукой. В зеркале отражается девушка с высокими скулами и маленьким носиком, покрытым веснушками. Глаз у нее сине-зеленый, цвета моря, бровь и ресницы такие светлые, что кажутся почти белыми. Губы маленькие, но идеальной формы. Я приподнимаю уголки рта, и мне из зеркала улыбается хорошенькая девушка.

А потом я убираю левую руку.

И вижу вместо хорошенькой девушки чудовище. Его левое глазное яблоко повернуто в глазнице и неподвижно смотрит вверх и влево, как у безумной. Верхнее веко немного опущено, и весь глаз затянут молочно-белой пеленой, так что черный зрачок почти не виден. Глазницу пересекает зигзагообразный шрам, начинаясь над бровью и заканчиваясь на дюйм ниже глаза, как будто кто-то напал на меня с ножом.

От возмущения несправедливостью того, что со мной произошло, руки сжимаются в кулаки.

Папа пригласил в больницу в Осло частного хирурга, чтобы тот осмотрел меня. Хирург должен был заменить мой изуродованный глаз искусственным. Я бы все равно осталась слепой на один глаз, но по крайней мере искусственный глаз выглядел бы нормально и смотрел бы вперед. Хирург сделал мне томографическое исследование мозга, и его заключение было неутешительным:

– Боюсь, никто из хирургов не согласится делать подобную операцию, во всяком случае, пока. Риск нанесения еще большего ущерба зрению пациентки слишком велик. – Эти слова разрушили все мои надежды в прах.

Я подаюсь вперед, еще ближе к зеркалу, и пристально смотрю в свой здоровый глаз. Дура, дура, дура. Когда же ты наконец усвоишь урок? Не предавайся надеждам, и тогда никто уже не сможет сделать тебе еще больнее: ни врачи, ни Стиг. Никто вообще.

Когда я возвращаюсь в гостиную, Стиг тихо похрапывает. Я всматриваюсь в него, пока он спит, и сердце переполняет отчаянное желание ощутить его губы на моих губах. Я понимаю, что это глупо, но я не хочу умирать, не поцеловав его. Если драге вернется, я хочу чувствовать, что я, по крайней мере, жила. Что у меня было несколько прекрасных мгновений с парнем, который мне действительно дорог. И которому дорога я сама.

По комнате продолжают проноситься призраки умерших, и я снова вижу ту девушку. Ее взгляд тверже стали. Ее лицо кажется мне знакомым, как будто я его уже где-то видела. Может быть, в одном из дневников.

Я сажусь на диван и легко провожу рукой по джемперу Стига, но шерсть говорит мне только о его отце. Я бью по диванной подушке, затем кладу на нее голову. И, едва закрыв глаза, погружаюсь в сон – и оказываюсь в тисках кошмара.