Выхода нет - Кара Хантер (2019)

Как бы по-разному мы ни проживали наши жизни, заканчиваются они достаточно одинаково. По крайней мере, в наши дни. Крематории стали похожи на «Макдоналдсы». Везде одинаковы. То же внутреннее расположение, те же стулья, те же, похожие на акриловые, шторы. И в большинстве случаев то же неприятное ощущение, что тебе в спину, пока ты проходишь через центральные двери, уже дышит следующая группа скорбящих. Правда, сегодня все по-другому. К завтрашнему утру отчет о похоронах Эсмондов будет во всех газетах, так что руководство крематория освободило для них всю вторую половину дня. Сам я приезжаю рано, еще до Эверетт и Сомер, но вестибюль уже заполнен, и я осматриваю толпу, не понимая, откуда взялись все эти люди. Вот эта группа аккуратно одетых женщин лет тридцати – наверное, родительницы из школы Мэтти, а остальные, скорее всего, журналюги, одетые в поношенные траурные одежды и с выражением профессиональной скорби на лицах.

Я стараюсь слиться с толпой, оставляя Эверетт и Сомер право официально представлять полицию на этих похоронах. И они это успешно делают – правда, каждая по-своему. Сомер легче сходится с людьми, и я вижу, как она вступает в разговоры, задает вопросы… Наблюдаю за тем, как смотрят на нее мужчины, потому что в своей форме она выглядит очень привлекательно, а Эрика пользуется этим в своих интересах. Эверетт, напротив, на первый взгляд более пассивна и в форме чувствует себя гораздо скованнее, одергивая ее каждую минуту. Она больше слушает, чем говорит, так что люди, с которыми общается Верити, уверены, что полностью контролируют ситуацию. Но при этом она тоже успешно собирает информа- цию.

Когда к зданию подъезжают три катафалка, в помещении начинается сумятица, потому что фотографы стараются занять наиболее выгодные места. Гроб Саманты укрыт розовыми лилиями и этими маленькими белыми цветочками, которые в народе называют «Дыхание младенца». Гроб Мэтти во второй машине покрыт флагом «Арсенала» с венком из красных роз, который, как мне сказали, прислал клуб. Кроме того, они собираются выйти на следующую игру в траурных повязках. Вот она – сила социальных сетей. И, наконец, крохотный гробик Захарии утопает в маргаритках, из которых сложено его имя.

Вот-вот должен начаться дождь, но облака на минуту расходятся, и солнечные лучи заливают ярким светом траву и съежившиеся от холода посадки. На краю покрытой гравием площадки сидит одинокий черный дрозд, который клювом быстро отделяет кору от упавших веток деревьев и превращает их в щепки. Я понимаю, что, не отрываясь, смотрю на него, в то время как несущие гробы уходят вперед, и скорее слышу, чем вижу, всплеск эмоций, когда Грегори Гиффорд подходит, чтобы взять в руки гроб своего младшего внука. Женщины рыдают по Захарии, а мое сердце разрывается при мыслях о Мэтти. Любой родитель, потерявший ребенка, скажет вам то же самое. Вдовы, вдовцы, сироты – так называют тех, кто потерял своих мужей, жен, родителей. Но нет названия родителям, потерявшим своих детей. Поэтому я стараюсь как можно реже посещать похороны, не говоря уже о похоронах детей. С трудом можно пережить, когда твоя жизнь практически рушится до основания, но когда ты вспоминаешь об этом, видя ничем не прикрытое горе других, – это совершенно непереносимо. Я не хочу вспоминать. Не хочу вновь видеть бледное лицо Алекс, на котором не видно слез, своих родителей, жмущихся друг к другу, и цветы, бесконечное множество венков, присланные людьми, которых мы попросили не приходить и не присылать цветов. Но они все равно их прислали, потому что должны были сделать хоть что-то. Потому что чувствовали себя такими же беспомощными, как и мы, перед лицом этой невыразимой боли.