Присягнувшие Тьме - Присягнувшие Тьме (2009)

Ламбертон закрыл глаза. Для такого лица понятие «выражение» не подходило, но в переплетении мышц выразилось что-то, похожее на наслаждение. Голубоватые завитки дыма плыли над телом, а мои мысли отбивали барабанную дробь: бам-бам-бам… Я осознал, что желтые глаза снова уставились на меня.

– Это не сигарета смертника, а смерть от сигареты!

Страшное подобие смеха прозвучало в наушниках.

– Спасибо, сынок.

Я сорвал с головы шлем, погасил сигарету об пол и с нежностью сжал его руку. Служба была окончена.

47

Из палаты я вышел в таком состоянии, будто меня ударило током. Врач ждал в коридоре, и я спросил его, где можно найти Натали Катсафьян. Тут мне улыбнулась удача: она дежурила в это воскресенье этажом ниже.

Я бросился на лестницу и в коридоре нос к носу столкнулся с женщиной, одетой в белую полотняную рубашку и брюки. На вид ей было не меньше сорока, далеко не красавица, решительное выражение лица, затененного светло-пепельными волосами.

– Вы Натали Катсафьян?

– Да, это я.

Я схватил ее за руку.

– В чем дело?

Рядом была дверь с табличкой «Для медперсонала». Я открыл ее и втолкнул медсестру в комнату.

– Вы с ума сошли?

Я локтем притворил дверь и одновременно включил свет. Загорелись неоновые лампы. Вдоль стен тянулись полки со стопками постельного белья и белых халатов: это была бельевая.

– Нам с вами надо кое-что обсудить.

– Выпустите меня!

– Сначала поговорим.

Женщина упорно пыталась выйти. Оттолкнув ее, я сунул ей под нос удостоверение полицейского.

– Уголовная полиция. Вы догадываетесь, почему я здесь?

Медсестра не ответила. Глаза у нее вылезли из орбит.

– Манон Симонис. Ноябрь восемьдесят восьмого года. Почему вы тогда солгали?

Натали Катсафьян сползла на пол. Ее бескровное лицо было белее, чем окружающее нас белье. Я встал на колено, приподнял ее и прислонил к стопке простыней.

– Повторяю вопрос: почему в восемьдесят восьмом году вы солгали?

– Вы… вы расследуете убийство Манон?

– Отвечайте на вопрос!

Она запустила пальцы в волосы. Ужас исказил ее лицо.

– Я… я испугалась. Мне было двадцать пять лет. Когда жандармы пришли в больницу и стали спрашивать, была ли Сильви Симонис в своей палате накануне в пять часов вечера, я с перепугу ответила «да».

– Хотя это не так?

– Я не была уверена.

– Почему же вы об этом не сказали?

Она сглотнула слюну. Теперь ее страх перешел в тупое смирение. Словно четырнадцать лет она ждала этой минуты, чтобы сказать правду.

– Я проходила здесь стажировку. Старшая сестра неукоснительно соблюдала все правила. В семнадцать часов мы мерили больным температуру. Полагается, чтобы медсестра присутствовала при этом, а потом заносила данные в журнал.

– А на самом деле бывает не так?

– Нет. Обычно мы приходим позже, когда больные уже измерили температуру. Нам остается только посмотреть на показания термометра на тумбочке и записать цифры.

– Значит, больной может отлучиться из палаты?

– Да.

– И так было в случае с Сильви Симонис?

– Думаю, да.

– Да или нет?! – прикрикнул я.

– Да. Когда я заходила, ее не было в палате. Я записала цифры и ушла.

– И вы не знаете, сколько времени она отсутствовала?

– Нет. Она могла передвигаться свободно. В палате она была одна. Сильви могла уйти на несколько часов – никто бы этого не заметил.

Я потрясенно молчал. У Сильви Симонис не было алиби. Медсестра пыталась оправдываться:

– Я, конечно, солгала, но тогда это было не так уж важно. Ее же никто не подозревал. То, что произошло, было ужасно, а она была потерпевшей, понимаете?

– Вам известно еще что-то.

– Я… – Она кончиками пальцев ощупала лицо, как будто ее ударили. – Это было позже. Через несколько месяцев, когда проводили следственный эксперимент.

– С Патриком Казвьелем?