Сколько недель я потратил, чтобы выяснить, откуда он брался! Оказывается, вот откуда. Я находился у истока тайны, как первооткрыватели гробницы Тутанхамона, которые поплатились жизнью за свое любопытство.

Еще несколько метров без фонаря. Оттенок тьмы изменился. Я различил красноватое сияние. Чистая галлюцинация «лишенных света». Пламенеющий лед. Мерцающий огонь… Увижу ли я сейчас дьявола?

В одном из ответвлений забрезжил свет. Я заполз туда на четвереньках. Новый сигнал: от ладоней пошло тепло. Лигнит или какой-то другой уголь хранил память о древней магме. Мне представилось, будто я приближаюсь к раскаленному ядру Земли.

Еще одна полость, в несколько квадратных метров, очень низкая.

Здесь был алтарь, очерченный пунктиром лампочек.

Но не он приковал мой взгляд.

А рисунки на стене.

Жмущиеся одна к другой пиктограммы, будто пришедшие из доисторических времен.

Я догадался, что передо мной предсмертные наброски, которые, по словам Люка, сделал его отец, Николя Субейра. Теперь я знал, что это творение самого Люка. Никакого альбома не существовало. Одиннадцатилетний Люк, умиравший от страха, задыхавшийся у трупа отца, расписывал стену пещеры.

Я подошел ближе. На рисунках повторялась одна и та же сцена. Фигурка, обозначенная несколькими штрихами, вроде буквы «Т». Мальчик. Рядом с ним другая фигура, лежащая на земле. Отец. Над ними – купол, ощетинившийся сталактитами.

Единственный менявшийся от картинки к картинке элемент – это сталактиты, которые мало-помалу удлинялись, изгибались, превращались в когти. На последних рисунках меж каменных когтей проступало лицо старика, обведенное белым и красным. Значит, на пороге небытия Люк встретил явившегося за ним Князя Тьмы…

Позади меня раздался голос:

– Вот здесь мы с отцом и умерли.

121

Я обернулся и увидел Люка, одетого в голубой комбинезон спелеолога. В такой же, в каком был запечатлен его отец на фотографии, стоявшей на письменном столе Люка. Он сидел перед алтарем. Без оружия. Нам предстоял духовный поединок.

Эсхатологическая битва.

Мы оба уже были мертвы.

Мертвы и погребены.

– Как тебе нравится мое панно? – спросил он. – Страсти по Люку!

Тон был саркастический и вместе с тем полный горечи.

– Надеюсь, ты понял, где мы находимся. Скоро об этой пещере заговорят, как о миланском саду, где обратился Блаженный Августин, как о Нотр-Дам-де-Пари, где уверовал Поль Клодель. То есть как о месте, где произошло обращение. На самом деле здесь только преддверие тайны, лишь подступы к настоящей тьме. – Он указал пальцем на свой висок. – Тьме комы, той, куда «Он» пришел за мной.

Люк несколько секунд задумчиво созерцал рисунки за моей спиной. Он продолжал:

– Сначала вообрази себе ужас ребенка, спустившегося сюда. – Он хмыкнул. – Я страдал клаустрофобией. Отец это знал, но все же потащил меня в эту бездну. Чтобы я стал мужчиной! Представляешь себе мой страх, мою тоску? До чего же мне было худо… Но настоящее испытание началось после обвала. Когда я понял, что замурован с трупом отца.

Больше не слышалось никаких звуков. Ни плеска, ни журчания. Тут был свой микроклимат, где царили приятное тепло и необычная сухость.

– Пойдем, – сказал он, поднимаясь. – Отсюда есть ход в большую полость.

Я последовал за ним, согнувшись в три погибели, и вот мы в Бальном зале, освещенном цепочкой прожекторов. Гигантские сталагмиты, выраставшие из мрака, поддерживали его свод. Подобно хрустальным люстрам, свисали гроздья сталактитов. Стены были угольно-черные, складчатые. У меня возникло чувство, что я в дьявольском соборе, специально приспособленном для камланий Люка.

Мы взошли на мостки. Под ними, на скалистых выступах, виднелись палатка, рюкзак, переносная печка, словно ожидавшие прибытия спелеологов. Должно быть, Люк частенько возвращался сюда, к своим истокам.

– Располагайся. Отсюда замечательный вид.