Только жить Ренатик привык дорого-богато, себе ни в чём не отказывать, а дивиденды «Север-Золото» выплачивал не каждый год. Вот почему ему так нужны были дополнительные голоса в Совете директоров, а лучше полный контроль — иначе Совет может принять решение снова пустить прибыль на развитие, согласно предложенной мной новой стратегии компании, а не выплачивать проценты акционерам.

Лишиться единственного дохода — такой сценарий его совершенно не устраивал. И купить недостающие акции ему тупо было не на что, если только ползти на коленях к отцу. Но это «отдаёт»?

— Правда? — хмыкнул я. — Не подавишься таким большим куском?

— Не подавлюсь, не сомневайся! — улыбнулся Алескеров одними губами. Взгляд остался злым, ледяным, жёстким.

— В школе тебя, видимо, считать не научили. Раз ты сложил тридцать девять и семь, а получил пятьдесят один. Жидковаты у тебя пока полномочия, чтобы мне указывать. Не рановато раскукарекался? Акции пока не твои, Ренатик.

— Мои, Павлик, — презрительно скривился он. — Уже практически мои.

— М-н-н-н, — многозначительно кивнул я. — Значит, это Пашутин так решил, а ты уже и его шестёркой заделался? На задних копытцах прискакал передать, что ты теперь его любимый козлик?

Он отшвырнул стул, что попался ему по дороге. Толкнул стол. Подскочил ко мне.

На шум из приёмной в мгновенье ока материализовался его телохранитель, если не сказать, что прямиком из преисподней, то прямиком с ринга точно. Где-то в ММА явно не досчитались одного дагестанского бойца. Его я тоже знал — Камиль, правая рука и охранник Алескерова. Молчаливый, быстрый и, сука, опасный.

Любовь Дмитриевна бесстрашно повисла у него на руке, пытаясь остановить.

Но он аккуратно отставил хрупкую женщину в сторону и вопросительно посмотрел на «хозяина».

Всё это не заняло, наверное, и пары секунд, когда взбешённый Алескеров замер передо мной, выпятив грудь. Но всё же замер, не коснувшись, хотя я ни на миллиметр не отодвинулся. А жаль. Съездить ему по морде хотелось, как никогда.

— Давай забирай своего питбуля и вали, Ренатик, — упёрся я взглядом в его злую рожу. — И впредь заходи, только когда тебе действительно будет что сказать. Не озвучивай мне здесь свои буйные фантазии. Пошёл вон!

Его бугай снова дёрнулся. Хотя какой он бугай, так, всего лишь крепко сложенный, мускулистый паренёк, на котором просто слегка трещит по швам костюм и всё — успокаивал я себя: если что, справлюсь.

Алескеров остановил его взглядом и усмехнулся. Гадко усмехнулся. Я бы даже сказал паскудно.

— Буйные фантазии, значит? Как же ты пожалеешь, что это сказал.

— Давай, давай, подотри слюнки. И на выход, — махнул я рукой.

И Любовь Дмитриевна, хоть и бледная как никогда, но уверенно широко распахнула перед ними дверь.

— Вам бы Павел Викторович охрану нанять, — вежливо кашлянула она, проводив незваных гостей. Сухонькая, интеллигентная, воспитанная, она умела не терять самообладание в любой ситуации, даже когда, как сейчас, ей было очень, очень страшно.

— Обойдусь, — буркнул я задумчиво. А подумать мне было над чем.

Что значит это его «пожалеешь»? С чего он решил, что Пашутин ему акции «отдаёт»? И какого чёрта вообще приходил? Хотя о чём я? Это ж святое: покричать перед боем как он уделает противника, а потом… потом можно жиденько и обосраться, а не победить, но это неважно. Странно, но мне показалось, что было в этих выпадах Алескерова что-то личное, совершенно не связанное с акциями. Только что? Я понятия не имел где мог перейти ему дорогу. Но кое-что мне было понятно: Пашутин психанул и предложил Алескерову свои акции «Север-Золото». Пока только не ясно на каких условиях.

— Может, кофейку? — по-матерински ласково спросила Любовь Дмитриевна.

— Хватит уже кофейку. Спасибо! Как движется у вас? — задал я вопрос, на который только она могла дать ответ.

— Медленно, но до завтра всё сделаю, Павел Викторович. Не сомневайтесь.