Всё начинается со лжи - Елена Лабрус (2020)

Не сомневаться? Уж в ком другом, а в своём секретаре я был уверен как никогда, потому и поручил это срочное трудное и секретное задание.

— Завтра доделаете, Любовь Дмитриевна. На сегодня хватит, можете быть свободны, — я поднял упавший стул.

— Одного я вас здесь не оставлю, — распрямила она узенькие плечи, демонстрируя, что настроена решительно.

— Я и не останусь, — улыбнулся я. — Позвоните Валере, пусть подгонит машину. И всё, всё на сегодня, — хлопнул я и бодро потёр ладони одна о другую. — Завтра будет новый день.

Я спустился вниз даже быстрее секретаря. Предложил подвести, но она, как всегда, отказалась.

— Куда едем, Павел Викторович? — спросил водитель. Как и Любовь Дмитриевна, этот суровый мужик работал у меня уже не первый год.

— К Юлии Владимировне. Адрес помнишь?

— Обижаете, — качнул он косматой головой.

Юльки, конечно, в квартире нет, она у отца. Зато там должна быть её домработница. А у меня к ней появилось очень, очень много вопросов.

Ну что ж, господин Пашутин, я вас услышал и вызов принял!

А на войне как на войне.

Глава 24. Эльвира

— Да возьми же трубку! — барабанила я пальцами по бумагам на столе.

Анализ на отцовство был готов. А секвенирование экзома, как мне пояснили в лаборатории, то есть получение кода ДНК и расшифровка, обычно занимает около месяца.

Ксении, как я и предполагала, он, в принципе был не нужен, у неё — мальчик. Но наша лаборатория ещё работала, а у меня на столе лежали результаты анализа анонимного пациента, дату рождения которого Ксения на радостях даже не затёрла, прежде чем принести мне эти распечатки. Даже больше — призналась кто отец её ребёнка.

Но я и без неё поняла, кто несколько недель назад получил эти результаты на электронную почту, в которую домработница засунула свой любопытный нос — Владимир Олегович Пашутин.

Ксении очень повезло, что её ребёнок мужского пола, а значит не наследует от отца злополучную мутацию гена PDHA1 — синдром Лея, подострую некротизирующую энцефаломиопатию. Она может безбоязненно рожать.

Но я звонила той, кто является носителем повреждённого гена.

— Ну же, Юлия Владимировна! — уговаривала я трубку.

Там, наконец, щёлкнуло…

— Но сегодня же воскресенье, — удивилась она, когда я пригласила её в клинику. И мне показалось голос у неё был напряжённый или даже испуганный.

— Я дежурю в ночную смену при стационаре, так что приезжайте в любое время. Буду в клинике. У вас всё в порядке, Юлия Владимировна?

— Да, да, — ответила она ещё неуверенно, но уже бодрее. — Сегодня? Не знаю. Я, наверно, не смогу.

— Это очень важно, поверьте. Но приезжайте, конечно, когда вам будет удобно.

— Ладно, я постараюсь, — поспешно согласилась она.

Как-то странно она отключилась, не попрощавшись, словно уронила телефон. Но я услышала обрывок фразы: «Нет, нет, Ренат, никому я не…»

Совсем не понравился мне её — испуганный? — голос, и эта поспешность. Хотя может, и показалось. Ещё больше мне не нравилось, что именно мне придётся сообщать ей плохие новости. Что её отец скорее всего серьёзно болен, а она по правилу Х-сцепленного рецессивного наследования является носителем мутантного гена, и чем это будет грозить её будущим детям. Но не поставить её в известность я не могла.

Обычно, дежуря в стационаре, я занималась работой над диссертацией. Здесь ночью тишина и покой. Редко какой пациентке после операции потребуется обезболивающее, или возникнет экстренный случай и кого-нибудь привезут со схватками, кровотечением или другой бедой.

Сегодня было также. Тихо.

Отстучав очередное сообщение Верейскому, я улыбнулась и открыла ноутбук.