– Ага, но ты подаешь мне пример, поэтому не жалуйся, – смеется она, затягиваясь сигаретой. – Я люблю мятные, а эти такие тяжелые.

– Какие есть, тоже не жалуйся, – улыбаюсь я. – Так что ты тут делаешь, вы же в клуб поехали?

– Вернулась, – пожимает она плечами.

– А Хлои где? Спать пошла? – интересуясь, я беру в руки свой бокал и допиваю его залпом, чтобы ей меньше досталось.

– Нет, – мотает она головой. – Они с Доном поехали к нему продолжить вечеринку.

– Что? – выдыхаю я, а внутри все сжимается от осознания ее слов.

– Да, они мне надоели, постоянно целуются, шепчутся. Ноа занят, там какая-то подготовка к торжеству, я не запомнила.

– К годовщине свадьбы его родителей, – на автомате говорю я.

– Точно. Она самая. Поэтому я решила дать этой парочке личное пространство. Хорошо, что у них все наладилось. А то Хлои нервная, пора уже Дону вставить ей, – дочь улыбается, а я моргаю от ее комментария.

Она уехала с ним! С ним, мать ее! С ним! Ее нет дома. Нет! Не вернется… не было ничего ко мне, раз так легко и просто поехала трахаться с ним. Сука.

– Эрик! – Мел ударяет меня по плечу, и я поворачиваюсь к ней.

– Что?

– Спрашиваю, мы же пойдем на этот праздник? Ноа сказал, что нас пригласили.

– Да, пойдем, – отвечаю я, хотя мысли крутятся совершенно в другом направлении. Моя фантазия нарисовала красочные картины: она в его руках; с жадностью отвечает на его поцелуи; стонет и шепчет ему, какой он молодец, какой он жеребчик. А я перестал быть ее жеребчиком. Но это я! Я, и только я! Больше никого не должно быть!

– И эта твоя долго тут будет? – кривится Мел.

– Не знаю, спроси, – бросаю я.

– А где она сейчас?

– Боже, Мел, иди и проверь! Мне-то откуда знать?! – повышаю я голос, туша окурок в пепельнице.

– М-да, нервишки тоже шалят, Эрик. Иди трахни свою шлюху, – фыркает дочь и встает.

– Мел…

– Да отвали, – она отмахивается от меня и оставляет одного на веранде.

Я с силой тру лицо, чтобы хоть как-то прийти в себя. В теле напряжен каждый мускул, а адреналин от ревности и злости подскакивает до немыслимой отметки. Я вскакиваю с места и, не думая, иду к выходу, но у двери разворачиваюсь и возвращаюсь.

– Черт, – цежу я, яростно мотая головой.

И что мне делать? Что? Поехать и забрать, уволить к чертям Дона и закатить истерику? Нет. Могу ли я? У меня нет никаких прав! Гребаная Соня! Она даже не слышит того, что нам пора расходиться. Просто игнорирует или же перебивает, сбивая с толка своими вопросами и болтовней об отце, остужая мой пыл врезать ей и выволочь за волосы из моего дома.

Что я должен сейчас делать? Только взять новую сигарету и бутылку, плеснуть в бокал и выпить залпом, ощущая, как по венам прокатилось тепло, но сильнее сжало сердце. Даже дышать так трудно, что табачный дым заставляет кашлять. С усердием пытаюсь прекратить думать.

Она решила, она даже не захотела понять меня, не дала мне времени привести все в то состояние, какое было до появления Сони.

Господи, как мне отвратительно внутри. Я сижу тут один, пока она развлекается. Это грязно, она становится грязной, но не со мной. Я один и скулю от этого, как полный придурок, как подросток. Но разве имеет значение возраст, когда тебе изменяют? Ведь я не делал этого, но она не верит. Назло? Делает это мне назло?

«Мой жеребчик», – слышу в голове ее смех и выпиваю новую порцию от этих воспоминаний. Почему мысли не материализуются? Ведь я с усердием представляю, как она отказывает Дону и приезжает, заходит и видит меня. И все. Я бы сказал ей все, полностью рассказал о своих чувствах, о планах, о нашем будущем. Она бы обняла меня и согрела своей нежностью, которую научилась дарить только со мной.

Я жмурюсь так сильно, что перед глазами начинают взрываться яркие фейерверки. Но ничего. Все та же тишина, и я один, сижу на веранде с тлеющей сигаретой и бутылкой виски.