Каштановый человечек - Сорен Свейструп (2019)

Несмотря на то что полицейские, по всей вероятности, спасли ребенку жизнь, их появление в ее доме привело Бенедикте Сканс в бешенство. С помощью адвоката по назначению она начала дело против властей и одним из орудий возмездия избрала прессу. Во множестве интервью Бенедикте гневно осуждала власти за то, как они обошлись с ее маленькой семьей. «Уж если я плохая мать, то плохих матерей на свете море», – так гласил заголовок одного из материалов, обнаруженных в деле. Поскольку муниципалитет не опубликовал сообщения о небрежении ею родительскими обязанностями, создавалось впечатление, что обличительные высказывания Бенедикте Сканс имеют под собой основания. Эта вакханалия в прессе продолжалась до тех пор, пока министр Роза Хартунг не напомнила СМИ и местным властям, что жесткое толкование статьи 42 Закона о соцзащите об изъятии детей из неблагополучных семей осуществляется именно в интересах ребенка. Журналисты вроде бы осознали, что в данном случае муниципалы имели все основания поступить по всей строгости закона, и критические голоса замолкли. И тут произошла трагедия. Мальчика поместили в замещающую семью, проживающую в Северной Зеландии, и все, видимо, шло хорошо, но всего два месяца спустя он умер от воспаления легких. Бенедикте Сканс набросилась с кулаками на инспектора соцзащиты, принесшего ей известие об этом, после чего амбулаторное лечение у психиатра для нее заменили на стационарное в психиатрической лечебнице Святого Иоанна в Роскилле, откуда она выписалась весной и тогда же возвратилась на свое рабочее место в Центральной больнице.

Хесса аж передернуло – ведь размещенные на стене материалы явно свидетельствовали, что женщина психически нездорова.

– По-моему, они задумали это дело вместе с сожителем, – продолжил Янсен доклад Нюландеру. – Они были убеждены, что с ними обошлись несправедливо, и решили поглумиться над министром соцзащиты и выставить ее на посмешище. Вот в их бедных головах и зародилась идея подставить всю систему под огонь критики и наказать женщин, которые якобы не умеют как следует воспитывать своих детей. А в том, кто был их конечной целью, как видишь, сомнений нет.

Последнее утверждение Янсена, безусловно, справедливо. Если одна половина комнаты представляет собой мемориал ушедшего в мир иной ребенка, то вторая доказывает, что больные умы обитателей квартиры были полностью поглощены фигурой Розы Хартунг. Вся стена слева направо украшена вырезками из газет и фотографиями, повествующими об исчезновении ее дочери, включая сделанное папарацци фото скорбящей матери. Статьи из желтой прессы под заголовками вроде «Расчленена и захоронена» или «Изнасилована и порезана на куски» издевательским образом соседствуют с фотографией одетой в черное Розы Хартунг в предобморочном состоянии на церемонии прощания с дочерью. И таких вырезок тьма: «Роза Хартунг раздавлена» или «Пораженная горем». Затем однако следует разрыв в хронологическом порядке, и ближе к правому краю стены Хесс видит фотографии поновее, сделанные, по-видимому, месяца три-четыре назад под заголовками типа «Хартунг возвращается». В одной из заметок, прикрепленных к стене чертежными кнопками, от руки обведена информация о том, что Хартунг возвращается на свой пост в день открытия сессии Фолькетинга в первый вторник октября. А рядом висит лист бумаги формата А4 с различными селфи ее дочери с надписью «Счастливого возвращения. Ты умрешь, шлюха».

Еще большее беспокойство вызывает другая серия фотографий. Это не вырезки из газет, а оригинальные фото, снятые, вероятно, в конце сентября, ведь на них запечатлены явные признаки начавшейся осени. Хесс видит дом министра, снятый с разных ракурсов, ее мужа и сына, какой-то спортзал, служебный автомобиль Розы Хартунг, здание ее министерства и Кристиансборг и, наконец, целую кучу копий схемы транспортных артерий столичного региона из «Гугл»-карт.