Каштановый человечек - Сорен Свейструп (2019)

– Почему мы едем по этой дороге? Так мы к моей…

– Заткни свою грязную пасть и дай мне свой мобильник.

Слова его настолько огорошили пацана на заднем сиденье, что тот на них даже не отреагировал.

– Дай мне свой мобильник. Ты что, оглох?

Густав подчиняется приказу и протягивает телефон водителю. Асгер швыряет мобильник в открытое окошко, и тот с треском падает на мокрый асфальт. Асгер чувствует, что парень напуган, но это его не волнует. Заботит только одно: куда им с Бенедикте теперь податься, ведь они не подумали о каком-то конкретном пути отхода на случай, если план их сорвется. Они-то рассчитывали, что будут уже за горами за долами, когда полиция заподозрит неладное, но вышло совсем не так. В голове у него роятся тревожные мысли, но он знает, что Бенедикте его простит – ведь в том, что план их накрылся медным тазом, его вины нет. Она все поймет, и вообще, пока они вместе, все будет в порядке.

Асгер поверил в это, когда впервые заглянул ей в глаза. Они познакомились в Тингбьерге, в старой обшарпанной школе с итальянскими занавесками на окнах, где она училась на пару классов младше, и он сразу же втюрился в нее. Они вместе прогуливали уроки, выпивали, курили и, лежа на травке за отбойником на кольцевой дороге, слали весь мир к…, в… и на… Бенедикте стала его первой женщиной. Но потом Асгера вышибли из школы за многочисленные драки, коих он был зачинщиком, и отправили в интернат для молодых людей в Южную Ютландию, в результате чего отношения их прекратились. Но почти десять лет спустя они снова встретились, на сей раз в Кристиании[33], где Бенедикте прогуливалась с подружкой, тоже работавшей в Центральной больнице, и уже на следующий день заговорили о совместном проживании.

Асгер любил, когда она прижималась к нему, словно давая понять, что чувствует себя за ним, как за каменной стеной. Хотя в глубине души признавал, что она бесконечно сильнее его. Служба в армии ему нравилась, но после двух командировок в Афганистан, где он водил патрульные машины и грузовики снабженцев, Асгер демобилизовался, потому что его стали преследовать приступы беспричинного страха и он часто просыпался по ночам, обливаясь по́том и ощущая дикую слабость. Бенедикте тогда брала его за руку и держала ее в своей, пока он не успокаивался. По крайней мере, до следующего приступа. Возвращаясь домой после дежурств, она рассказывала ему о детях, которых встречала в больнице, и однажды призналась, что мечтает создать свою семью. И Асгер видел по ее лицу, что значит для нее эта мечта. Вскоре она нашла недорогое жилье в бывшей скотобойне, которое больше никого не привлекало. Когда Бенедикте забеременела, Асгер узнал через своего старого армейского товарища, куда обратиться, чтобы Бенедикте могла получать пособие как единственный кормилец, в чем они весьма и весьма нуждались.

Асгер никак не мог понять, что же случилось с нею после родов, полагая, будто в произошедших переменах виноват ребенок. Конечно, изъятие сына из семьи стало сильнейшим ударом для них обоих, хотя, говоря по правде, Асгер не успел по-настоящему привязаться к нему. После его рождения он вкалывал, монтируя строительные леса, чтобы прокормить семью, и в его глазах Бенедикте была хорошей матерью – во всяком случае, лучше женщины, произведшей его на свет и теперь постоянно заявлявшейся к ним поклянчить еды или денег на выпивку. Бенедикте связалась с адвокатами и с их помощью вышла на редакции газет и других СМИ и выступила с гневными заявлениями в адрес этой шлюхи-министра Розы Хартунг. Однако вскоре кампания сошла на нет, и как-то раз Бенедикте, заливаясь слезами, поведала ему, что журналюги больше не желают помогать им.