Каштановый человечек - Сорен Свейструп (2019)

– Я ни на что не намекаю. Это вы намекали на что-то, когда подмигивали мне и говорили о доверительных отношениях, а я вас без всяких экивоков спросила, спали ли вы с ними.

Маджид теперь улыбается весьма неуверенной улыбкой и покачивает головой.

– Какое у вас сложилось мнение об этих женщинах как о матерях?

– Они были озабочены судьбой своих детей, как и все другие родители, дети которых оказываются у нас в отделении. Но если вы и дальше будете задавать мне подобные вопросы, то, прошу прощения, у меня дел по горло.

Хуссейн Маджид собирается подняться с места, однако Хесс, явно наслаждавшийся обменом любезностями в последней части диалога, пододвигает к нему заляпанную кофе утреннюю газету:

– Никуда вы не пойдете. Вам, возможно, уже известна причина нашего появления здесь. И пока что вы единственный человек, который был знаком с обеими жертвами преступлений, которые мы расследуем.

Главврач рассматривает сделанные в лесу фотографии и заголовки статей о возможной связи между двумя происшествиями. Похоже, он немало потрясен увиденным.

– Но мне больше нечего сказать. Я лучше помню мать Магнуса Кьера, потому что он дольше находился у нас. В неврологии ему ставили разные диагнозы, и мать была довольно сильно напугана, так как лечение не помогало. Да… так вот, она вдруг перестала приходить сюда с мальчиком, и больше я ничего не знаю.

– Она перестала приходить, потому что вы положили на нее глаз?

– Да ничего подобного, ни на кого я глаз не положил! Она позвонила и сказала, что в местный совет поступило заявление о ее взаимоотношениях с сыном и что она хочет сперва разобраться с этой проблемой. Я думал, она появится позже, но этого не произошло.

– Но Лаура Кьер все свое время посвящала заботе о сыне, так что у нее должна была быть действительно веская причина, раз уж она не захотела видеться с вами.

– Да не меня она видеть не хотела, я здесь вообще ни при чем. Я ведь уже сказал, что дело в каком-то заявлении.

– Каком именно заявлении? – В голосе Хесса прозвучали настойчивые нотки, но в этот момент в комнату заглянула молоденькая медсестра и воззрилась на главврача:

– Простите, я помешала… Надо срочно ответить девятой палате. Они ждут пациента у операционной.

– Сейчас приду. Мы закончили.

– Я спросил, что за заявление.

Хуссейн Маджид встает и собирает со стола свои вещи.

– Я ничего не знаю. Только слышал от матери, будто кто-то написал в совет и вроде бы обвинил ее в том, что она не должным образом заботится о мальчике.

– Что вы имеете в виду? В чем именно ее обвинили?

– Понятия не имею. Судя по голосу, она была ошеломлена. А потом уже куратор из муниципалитета позвонил и попросил нас дать заключение по мальчику, и мы его дали. То есть описали, какое лечение проводили и как пытались помочь ему. Благодарю за визит и прощаюсь.

– И вы уверены, что не заезжали к ней и не пытались хоть как-то утешить ее? – Тули́н делает новую попытку, встав со стула и загородив ему дорогу.

– Да, в этом я абсолютно уверен! Можно я уже пойду? Спасибо!

Хесс тоже поднимается с места.

– Лаура Кьер сказала, кто автор заявления?

– Нет; насколько я помню, речь шла об анонимке.

Главный врач Хуссейн Маджид с документами в руках проходит мимо Тули́н, исчезает за углом коридора, и Хессу снова становятся слышны голоса поющих детей.

51