Игра в ложь - Рут Уэйр (2018)

«Фритюрница» не закрылась, наоборот, процветает. Все здесь как прежде – от ядовито-зеленой меламиновой стойки до полочек из нержавеющей стали, с которых соблазняют посетителей треска в панировке и сосиски в кляре.

Наклейка на двери, изрядно поблекшая за семнадцать лет, по-прежнему взывает: «Покупай пукка-пай»[13]. Вот не думала, что эта компания до сих пор существует.

Толкаем дверь. Волна теплого, пропахшего уксусом воздуха накрывает меня с головой. Усиленно дышу, чувствуя, как отступает озноб. Фрейя уснула еще по дороге сюда. Оставляю коляску возле пластикового столика, вместе с Теей иду к стойке.

– Порцию картошки, пожалуйста, – говорит Тея краснолицему, распаренному мужчине за стойкой.

– С собой или здесь?

– Здесь.

– Соль, уксус?

Тея кивает. Краснолицый встряхивает солонку, целая соляная метель припорашивает меламиновую стойку, несколько кристаллов падает на две фунтовые монеты, положенные Теей на блюдечко.

– Тея, одна картошка – это не еда! – Сама чувствую, что говорю как заботливая мамаша, но ничего с этим не поделаешь. – Возьми что-нибудь еще.

– Уже взяла, – дерзко отвечает Тея и достает из кармана непочатую банку джин-тоника. – Как видишь, тут у меня представлены две из четырех основных пищевых групп.

– Уберите, – напрягается краснолицый, указывая на табличку «В нашем ресторане запрещается употреблять принесенные с собой продукты и напитки».

Тея со вздохом прячет банку в карман.

– Ладно. Воды дайте. Заплатишь, Айса? Я потом верну.

– Уж на воду как-нибудь наскребу. Мне, пожалуйста… пикшу в кляре. И порцию картошки. Маленькую. И гороховое пюре. И бутылку воды без газа для моей подруги. Да, еще кока-колу.

– Супер, – бросает Тея, когда я сажусь с ней рядом и открываю кокотницу с гороховым пюре. – Ни дать ни взять коробочка соплей.

Картошка бесподобна. Каждый ломтик слегка смягчен уксусом, надкусишь – поскрипывает от соли. Обмакиваю ломтики в гороховое пюре. Кремовая кашица тает во рту.

– Боже, как вкусно. В смысле, картошку по-блюмментальски все любят, я – не исключение. Сложный трехстадийный процесс, строгая пропорция масла и говяжьего жира для обжарки… Но на побережье картошку совсем иначе готовят, и это классно.

Тея кивает, но толком не ест. Балуется с картофельными ломтиками, гоняя их на тарелке, возит по оберточной бумаге, оставляя на ней пятна.

– Тея, ты что, жир отжать пытаешься? Это же картошка. Жареная! Она должна быть жирной – в этом суть блюда.

– Да мне как-то есть не хочется, – цедит Тея, избегая смотреть на меня.

Прикусываю язык. Мысленно возвращаюсь в школу. Еженедельно школьная медсестра вызывала Тею взвешиваться. Тея возвращалась злая, рассказывала, что медсестра грозилась позвонить отцу, если Тея и дальше будет худеть. Жаль, ох как жаль, что здесь нет Фатимы. Фатима бы нашла аргументы.

– Тея, – бормочу я. – Тебе нужно больше есть…

– Я не голодна, – повторяет Тея. Отбрасывает замасленную бумагу, смотрит на меня почти зло. – Меня с работы выперли.

Что? Не уверена, что произнесла это вслух; впрочем, Тея отвечает так, словно вопрос был озвучен.

– Работу я потеряла, вот что. Меня выгнали.

– Это из-за…?

Тея поводит плечами и морщится.

– Я сконцентрироваться не могла – наверное, поэтому. Да пошли они все!

Соображаю, что следует сказать (и что я в состоянии выдать), но тут Фрейя вздрагивает и просыпается. Она тянется ко мне – мол, мама, возьми же меня на коленки. Беззубо улыбается нам с Теей, переводит взгляд с нее на меня и обратно. Прямо видна работа мысли в этой маленькой головке: «Мама – чужая тетя; мама – чужая тетя».