Игра в ложь - Рут Уэйр (2018)

Где она? Шарю под водой, нащупываю цепляющиеся ручонки, тяну… вытягиваю, но поскальзываюсь и падаю снова, и течение тянет нас в море.

На помощь приходит Кейт. Подхватывает меня под мышки (Фрейю я крепко прижала к груди), помогает устоять. Тонкий голосок Фрейи – словно шило, пронзающее ночь. Фрейя негодует, ей холодно, соленая вода саднит глазки и ротик – но ее негодование восхитительно. Фрейя – жива; она жива, жива, жива, и сейчас нет ничего важнее.

Увязая в иле, плетусь к берегу. Фатима хватает Фрейю, а мне помогает Тея. Мое платье тяжело от воды и ила, я захожусь смехом, а может, рыдаю – трудно определить.

– Она цела? – повторяю я. – Фати, Фрейя цела?

Фатима пытается осмотреть Фрейю, игнорируя по возможности крики и брыкания.

– Цела. Вроде цела. Тея, возьми мой телефон, позвони в службу спасения. Быстрее.

Фатима возвращает мне моего ребенка, близкого к истерике, и хочет помочь Кейт выбраться на берег. Но Кейт далеко. Кейт стоит под окном, простирая руки, и молит:

– Прыгай! Ну прыгай же!

Люк смотрит сверху – на Кейт, на глубокую, неспокойную воду. Кажется, сейчас прыгнет. Внезапно он качает головой. На лице – спокойная решимость.

– Прости меня, – произносит Люк. – Прости за все.

Он делает шаг назад – от спасительного окна, в глубину дымной спальни.

– Люк!

Вопль Кейт подобен набату. Кейт бегает вдоль берега, пытается заглянуть то в одно окно, то в другое, надеется увидеть Люка, рвущегося к ней сквозь пламя. Но Люка нет. Нет вообще никакого движения.

Почему-то я не сомневаюсь: Люк лег на свою старую кровать, свернулся калачиком, закрыл глаза. Наконец-то он дома…

– Люк! – зовет Кейт.

И прежде чем я угадываю ее намерение, прежде чем мы успеваем ее остановить, Кейт, преодолевая сопротивление воды, бросается к дверям отцовского дома.

– Да, да, на мельнице пожар, – плачет Тея в телефон. – Пожалуйста, поспешите. «Скорая» пусть тоже приедет.

– Кейт! – кричит Фатима. – Кейт, что ты де…

Но Кейт уже на крыльце. Она вытягивает мокрые рукава, хватается за раскаленную дверную ручку и исчезает в доме, закрыв за собой дверь.

Фатима делает рывок, и я, уверенная, что ей взбрело бежать за Кейт, хватаю ее за руку. Фатима замирает возле мостков, рядом со мной и Теей, рядом со скулящим Верным, в черном дыму, что валит от мельницы.

В окне мелькает Кейт – пригнувшись, она поднимается в спальню. Это занимает долю секунды, но вот Тея вскидывает руку – смотрите. И наши взгляды устремляются к окну прежней комнаты Люка.

– Видите? – Голос Теи дрожит от ужаса.

Да, мы видим. Два темных силуэта выхвачены из адской огненной массы внезапной, мгновенной вспышкой.

– Кейт! – зову я, охрипшая от дыма. Сама знаю, что бесполезно. Кейт меня не слышит и слышать не может. – Кейт, не надо!

Грохот подобен сходу лавины. Инстинктивно закрываемся руками, втягиваем головы в плечи. Из каждого окна вырывается целый ураган искр, битых стекол, пылающих щепок.

Вероятно, прогорела опорная балка, удерживавшая всю конструкцию, и гигантский костер обрушился под собственной тяжестью, усеяв берег обломками. Мне за шиворот попала щепка, жжет сквозь мокрое платье. Нависаю над Фрейей, как щит.

Шум улегся, и мы осмеливаемся поднять головы. Мельница – словно пустая ракушка; дымящиеся балки торчат, подобно ребрам. Нет больше ни крыши, ни полов, ни лестницы. Лишь языки пламени, долизывающие слепые оконные рамы, довершающие адское пиршество.

Ничего, совсем ничего не осталось от мельницы.

И ничего не осталось от Кейт.

Резко просыпаюсь. Долгую минуту не могу сообразить, где нахожусь. Освещение в комнате слабое, мигают какие-то приборы. Слышится гул голосов, пахнет дезинфекционным раствором. Запах дыма, кажется, надежно обосновался в моих ноздрях.

Вдруг я вспоминаю.