Лед - Бернар Миньер (2012)

Она начала что-то набирать на компьютере, и он воспользовался временем, чтобы ее разглядеть. Утром, без формы, Ирен была совсем другая. Он снова увидел маленькую татуировку на шее, китайскую идеограмму, выглядывавшую из-под воротника, и подумал о Марго. Что за мода нынче на татуировки и на пирсинг. Каков ее смысл? У Циглер была татуировка и колечко в носу. Может, у нее есть и еще интимные украшения на пупке, сосках или половых губах… Ему доводилось читать о подобных вещах. Такая мысль его смутила. Но разве украшения меняют манеру рассуждать? Сервас вдруг спросил себя, какова интимная жизнь такой женщины, как она, если его собственная уже несколько лет как оборвалась, канула в пустоту, и тут же отогнал эту мысль.

— Почему жандармерия? — спросил он.

Она подняла голову, помедлила с ответом и поинтересовалась:

— Вы хотите знать, почему я сделала такой выбор?

Он кивнул, не сводя с нее глаз, а она улыбнулась и ответила:

— Полагаю, ради гарантии от безработицы. Чтобы не быть как все…

— То есть?

— Я училась на социологическом факультете и входила в группу анархистов. Даже одно время жила в сквате.[13] Жандармы и сыщики считались нашими врагами: фашисты, цепные псы на страже власти, аванпост реакции. Они обеспечивали комфорт мещанам и притесняли слабых, эмигрантов, бездомных… Мой отец был жандармом, и я знала, что он совсем не такой, но думала, что правы мои однокашники. Отец просто исключение из правил, вот и все. Потом, закончив учебу, я увидела что мои товарищи-революционеры становятся врачами, помощниками нотариусов, служащими в банках, говорят все больше о деньгах, капиталовложениях, инвестициях и чистом доходе, и начала задавать себе вопросы. Поскольку я была безработной, пришлось выдержать конкурс.

«Чего уж проще», — подумал он.

— Сервас — это ведь нездешнее имя?

— Циглер тоже.

— Я родилась в Лингольсхайме, возле Страсбурга.

Он уже хотел ответить, но тут подал голос мобильник Циглер. Она жестом извинилась и ответила. Сервас заметил, как Ирен нахмурилась, слушая собеседника. Она опустила телефон и посмотрела на Серваса отсутствующим взглядом.

— Это Маршан. Он нашел голову коня.

— Где?

— У себя, в центре верховой езды.

Они выехали из Сен-Мартена по другой дороге, не по той, по которой въехали. На выезде из города находился опорный пункт горной жандармерии, к услугам которого часто прибегали те, кто занимался спортом, связанным с высоким риском.

Проехав три километра, они свернули с главной дороги и покатили по просторной долине, окруженной горами. Теперь можно было и немного вздохнуть. Вскоре с обеих сторон шоссе появились заграждения. Снег ослепительно сверкал на солнце.

— Подъезжаем к владениям семейства Ломбар, — объявила Ирен Циглер.

Она вела машину быстро, несмотря на трудную дорогу. Они подъехали к перекрестку, где шоссе пересекала лесная аллея. Оттуда их проводили глазами двое всадников в конных шлемах, мужчина и женщина. Их лошади были той же черной масти с коричневым отливом, что и мертвый конь, найденный на горе.

«Да, гнедой», — вспомнил Сервас.

Немного поодаль баннер с надписью «Конный центр» приглашал их свернуть налево.

Лес кончился.

Они проехали мимо низких строений, напоминавших амбары, и Сервас увидел несколько прямоугольных площадок с множеством препятствий и барьеров, длинную постройку, где находились боксы, а также выгон и еще одно здание, более импозантное, где, видимо, размещался манеж. Перед ним стоял фургон жандармерии.

— Прекрасное место, — сказала Циглер, вылезая из машины и обводя глазами долину. — Три открытых манежа: один для преодоления препятствий и два для выездки. Беговые дорожки, а самое главное вон там, вдалеке, — большой ипподром.