Московское время - Валерия Вербинина (2018)

– Оля, ну так нельзя… костюм новый… помнешь… – Он повернулся к сопровождавшим его грузчикам. – Товарищи, заносите вещи! Наташа, – обратился Егоров к жене, – малой-то, кажется, описался… надо бы пеленки поменять…

…Поздно вечером Лиза лежала на своей королевской кровати и таращилась во тьму. За стеной басом ревел один ребенок, вскоре к нему присоединился и второй. «Из огня да… да, в полымя… Быстро же он сориентировался… Приятный, лицо интеллигентное… трое детей, не считая Ольки… Помнешь костюм, говорит… Юра напросился в ночную смену, лишь бы тут не оставаться… – Теперь за стеной орали разом трое маленьких Егоровых. – Наше счастье в наших руках… надо просто поменять комнату. Поменять и переехать… Пусть даже на окраину Москвы…»

Но менять комнату Казачинским не пришлось, потому что на следующий вечер в коммуналку с адской ухмылкой явился Митяй Манухин. Кроме ухмылки, он имел при себе три ордера на арест, по всей форме заверенные прокурором.

– А вы уже сюда, значит, переехали! – глумливым тоном объявил он Егоровым, которые сидели за столом, раньше принадлежавшим Зинке. – Ну надо же, как интересно… Только переезд у вас будет в совсем другое место. Собирайтесь, товарищи, – уже серьезно закончил он, – вы все арестованы…

– Как арестованы? – пролепетала Наталья Егорова, – у меня дети маленькие…

– Понимаем, понимаем, не звери же, – ответил Манухин. – Для детей, оставшихся без родителей, в нашей стране предусмотрены детдома…

– Я не отдам детей! – истошно завопила Егорова и зарыдала.

– А свидетели утверждают, будто вы падчерицу в такой детдом сдать хотели и даже справки наводили, как от нее избавиться, – вкрадчиво ввернул Манухин. – Что ж вам не нравится-то?

– Как в детдом? – пролепетала Олька, бледнея. – Но ты говорил… папа… ты говорил, когда мама умрет, мы будем жить все вместе!

– Молчи, дура! – заорал Егоров, стукнув кулаком по столу. – Ты нас всех погубишь… Послушайте, я не знаю, что ей в голову взбрело! – Он льстиво улыбнулся Манухину. – Если она отравила Зину, я тут ни при чем…

– Доктор сказал, яд был составлен очень профессионально, – спокойно ответил Манухин. – Это вас и подвело. Ваша дочь никак не могла сделать такое… средство… которое практически не оставляет следов…

– Я ничего не знала! Это он задумал! – закричала Наталья Егорова. – Я ничего не знала…

– А свидетели показали, что вы все время жаловались на то, какая у вас маленькая жилплощадь, и как вам плохо, и как его бывшей жене повезло… Ладно, подробности потом. Берите их, ребята, а сейчас мне нужны понятые для обыска…

Старших Егоровых и Ольку увели, детей забрала специально приехавшая за ними сотрудница, а Манухин, окончив обыск, ничего особенного, впрочем, не давший, опечатал комнату, в которой произошло убийство.

– Некоторые умники, – заметил он отчаянно трусившему управдому, по традиции приглашенному в понятые, – считают, что могут самовольно захватывать комнаты и срывать печати НКВД. Так вот, если такое случится, я тебе мошонку оторву. Понял?

– П-понял, – пролепетал управдом. Манухин скользнул взглядом по его лицу и усмехнулся.

– Взятки берешь? Небось всю родню давно в Москву перетащил и всех прописал? Смотри у меня. И помни про мошонку-то!

Управдом сделался бледен и тихо-тихо уполз по стеночке. Манухин ухмыльнулся, зачем-то козырнул Лизе, стоявшей в коридоре, и удалился, скрипя сапогами.

«Нет, он, конечно, не подарок… – думала сбитая с толку молодая женщина, перестилая скатерть на столе в комнате. Когда она была взвинчена, то либо переставляла мелкие предметы, либо что-то перестилала. – Но как он быстро разобрался… Конечно, ему Юра первый указал на чашку… но он ведь мог и проигнорировать этот факт…»

Меж тем «не подарок» Манухин прибыл на Петровку, покурил, побалагурил кое с кем из коллег, поднялся в свой кабинет и велел доставить к нему Наталью Егорову.