Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

Альвар никуда не делся. И солнце на месте.

Одежду из рюкзака можно выкидывать – обгорела, воняет порохом. Носки, брюки, шерстяной свитер. Странно, но пакетик с ирисками уцелел. Бумажник тоже. И фляжка с коньяком. Очень уместно.

Нильс отвинчивает крышку, делает большой глоток и сует фляжку в задний карман. Так-то лучше.

Деньги, куртка, фляжка, ружье и ириски. Больше он ничего с собой не возьмет. Чемодан останется в поезде.

Он перешагивает через неподвижное тело полицейского, открывает тамбур, встает на сцепку между вагонами и переходит в соседний вагон. Здесь ветер просто сдувает с ног. Дверь в соседний вагон остеклена. Там сидит мужчина в черной шляпе и, похоже, спит – безвольно покачивается в такт толчкам поезда. Хорошо, что он стрелял через рюкзак, иначе этот тип наверняка услышал бы грохот выстрелов.

Нильс снова выходит в тамбур, открывает дверь и вдыхает запах степного разнотравья. Спускается на нижнюю ступеньку и прыгает.

Кто-то ему говорил: когда прыгаешь с поезда, надо как бы бежать по воздуху. Он пробует следовать этому совету, но приземляется неудачно, падает, сильно ударяется лбом о камни насыпи.

Быстро приходит в себя и видит фонарь удаляющегося поезда, который тут же исчезает за поворотом.

Удалось.

Он медленно поднимается. Он снова в альваре. Ружье с ним, он даже не выпустил его из рук.

Ни домов, ни людей. Степь, весенние цветы. Вечная трава и голубое небо.

Свободен.

Он отряхивается и быстро идет на запад, даже не оглядываясь на железнодорожное полотно.

Свободен. Теперь надо исчезнуть.

Он уже исчез.

14

– Вот примерно такие истории и рассказывали детям в сумерках, – тихо закончила Астрид.

Бутылка опустела.

Они помолчали. Небо над горизонтом расслоилось на ярусы. От закатного солнца осталась только пурпурная полоса на горизонте, на фоне ее четко вырисовывалась волнистая тень смоландского берега. Ярусом повыше шла широкая бирюзовая лента, но она с каждой минутой делалась все уже – сверху наседала лиловая ночная тьма.

– И этот полицейский в поезде… марнесский уполномоченный – он умер? – тихо спросила Юлия.

– Кондуктор нашел его мертвым. Выстрел в грудь. Практически в упор.

– Отец Леннарта?

Астрид кивнула.

– Леннарту было восемь или девять, когда это случилось, так что он мало что помнит… но такие истории оставляют след на всю жизнь… Он вообще никогда не говорит на эту тему.

Юлия посмотрела на пустой бокал. Кроваво-красный осадок на дне.

– Понятно, почему он и о Нильсе Канте не хочет говорить. – Винные пары переполнили ее искренним сочувствием к симпатичному полицейскому в Марнесе. Он потерял отца, я потеряла сына.

– Не хочет, – подтвердила Астрид. – И слышать эти домыслы… когда говорят, что Нильс Кант, возможно, жив, для него… сами представляете каково.

До Юлии с трудом дошел смысл сказанного.

– Какие домыслы? Где вы это слышали? Кто говорит?

– А вы разве не слышали?

– Нет. Но я видела его могилу в Марнесе. Надгробный камень, фамилия, дата… все, как полагается.

– Теперь уж не так много осталось, кто его помнит, а те, кто помнит, уже старики… Кое-кто говорит, что в гробу были камни, когда его привезли.

– И Герлоф так думает?

– Не знаю… я от него такого не слышала. Он же старый морской волк, так что слухам не особенно доверяет. Ерунда. Все эти разговоры – не более чем обычные деревенские сплетни. Кто-то утверждает, что видел Нильса Канта – тот, дескать, стоял в тумане у дороги и глазел на автомобили. Седой, бородатый… а другие вроде бы видели, как он бродит по альвару, как в юности. Еще кто-то опознал его в летней толпе в Боргхольме. – Астрид критически покачала головой. – Сама-то я ничего подобного не видела. Так что он, наверное, все-таки мертв.