Ночь длиною в жизнь - Ночь длиною в жизнь (2012)

Купер задвинул ящик: стальные челюсти сомкнулись, и кости ушли, заняв свое место в плотных сотах среди остальных загадочных мертвецов. Последнее, что я увидел, выходя из морга, — светлое и прозрачное лицо Рози, все еще горящее на световой панели: яркие глаза и непобедимая улыбка, тонким слоем покрывающая гниющие кости.

Купер проводил меня. Я любезно расшаркался перед ним, рассыпаясь в благодарностях, пообещал ему бутылку его любимого вина на Рождество, он сделал мне ручкой в дверях и вернулся к своим занятиям — чем он там занимается, оставшись один в морге. Я повернул за угол и начал колотить кулаком в стену. Костяшки кулаков превратились в котлету, но пока я, согнувшись пополам, баюкал руку, боль иссушила мой мозг дочиста и добела.

9

Я вернулся к машине, в которой витало едкое амбре потного пьяницы, спавшего в салоне одетым, и направился в Долки. Позвонив в дверь Оливии, я услышал внутри неясные голоса, скрип отодвигаемого кресла и тяжелые шаги вверх по лестнице — Холли в дурном настроении весит тонну, — и, наконец, дверь захлопнулась с грохотом ядерного взрыва.

Оливия с непроницаемым лицом открыла дверь.

— Искренне надеюсь, что у тебя есть хорошее объяснение. — Она расстроена, сердита и разочарована — и, по-моему, имеет на это полное право. — Кстати, если тебе интересно, я тоже не рада, что остатки моих выходных разлетелись в пух и прах.

Иногда даже мне хватает соображения не протискиваться в дом и не совершать налет на холодильник Оливии. Я стоял на месте, позволяя последним каплям дождя срываться с карниза в мою шевелюру.

— Прости, пожалуйста, — сказал я. — Честное слово, я не нарочно. Непредвиденный случай.

Короткое, циничное движение бровей.

— Да что ты? Ну и кто же умер?

— Человек, которого я знал… Давным-давно.

Этого Оливия не ожидала.

— Другими словами, тот, кого ты двадцать с чем-то лет в глаза не видел, вдруг становится для тебя важнее дочери? Так что, мне заново договариваться с Дермотом, или с твоими прошлыми знакомцами еще что-нибудь произойдет?

— Вряд ли. Понимаешь, эта девушка была мне очень дорога. Ее убили в ночь, когда я ушел из дому, а тело обнаружили только сейчас.

Оливия вгляделась в меня.

— Эта девушка… — начала она. — «Дорога», говоришь? Твоя подруга, да? Первая любовь?

— Да. Вроде того.

Лив задумалась. В ее лице ничего не изменилось, но я уже видел в глубине ее глаз, что она готова дать задний ход.

— Мои соболезнования, — произнесла она. — Наверное, тебе следует объяснить это Холли, хотя бы в общих чертах. Она у себя.

Я постучался в комнату Холли.

— Уходи! — раздался визг.

Спальня Холли — единственное место в доме, где еще остались доказательства, что я существую. Среди гламура и рюшечек валяются купленные мной игрушки, нарисованные мной уродливые картинки, присланные мной забавные открытки. Холли лежала ничком на кровати, закрыв голову подушкой.

— Привет, крошка.

Холли прижала подушку к ушам и скорчилась.

— Я должен принести тебе извинения.

После секундного молчания приглушенно прозвучало:

— Три извинения.

— Как это?

— Ты вернул меня маме; сказал, что заберешь меня позже, но не забрал; обещал, что приедешь за мной вчера, но не приехал.

Точно под дых.

— Конечно же, ты права, — согласился я. — Если выберешься сюда, ко мне, я принесу три извинения, глядя тебе в глаза. Перед подушкой извиняться я не буду.

Она притихла, раздумывая, не продлить ли мне наказание. Впрочем, Холли не из таких; пять минут для нее — максимум.

— Еще я должен тебе объяснения, — ввернул я для ровного счета.

Любопытство победило; через мгновение подушка скользнула вбок, из-под нее появилось подозрительное личико.

— Прошу прошения — раз. Прошу прощения — два. И прошу прощения — три. От всей души, и сверху вишенка.