Джон - Вероника Мелан (2015)

– Не «фиг», – Дрейк во время подобных объяснений всегда был терпелив и чуть насмешлив, – тогда желаемое дается ему только после испытания – теста на «готовность», я бы так его назвал. Тогда Формула как бы отвечает ему: «Хочешь получить? Докажи, что готов этим обладать – накопил достаточно мудрости и способности это удержать» – она дает шанс добрать плюсы через слова, поступки и мысли. И, когда человек становится готов, он все получает.

– А если он не становится готов?

– Тогда продолжает страдать, пытается выучить не пройденные уроки и живет без желаемого.

Хитро. Но правдоподобно. Не зря говорят, что ни одно желание не дается нам отдельно от сил его осуществить.

– Вот и проси после этого, – хмыкнула я, а звезды все манили и загадочно мерцали в вышине. Мол, «загадай что хочешь, и оно исполнится». Исполнится, точно. Только «как» и «когда»? После чего?

– А если я попрошу о том, чтобы все оставалось так же, как есть сейчас, потому что полностью счастлива и довольна, – это тоже желание?

– Тоже. Точнее боязнь, что что-то может измениться, что ты можешь что-то потерять.

– Но ведь я не прошу ничего нового.

– Но Формула все равно пришлет тест «на готовность» удержать то, что имеешь, ведь ты просишь именно об этом.

– Не о трудностях.

– О трудностях никто не просит. Но именно они многому нас учат и делают мудрее. Хочешь, скажу тебе одну странную вещь, которая многое прояснит?

– Хочу.

– Счастливый человек ни о чем не просит.

– Совсем?

– Совсем. Потому что он уже во всем счастлив и всем доволен. А еще уверен в том, что все будет хорошо и дальше, и потому бесстрашен.

– Блажен, кто верует. Хотелось бы мне быть одной из таких.

– Так стань ей.

– Стану, – я погладила теплую, лежащую на животе руку. – Очень-очень постараюсь.

* * *

Он мог бы сейчас быть в Реакторе: координировать действия в лаборатории, просматривать отчеты и статистику Уровней, мог бы изобретать новые пути сохранения устойчивости материи, мог бы помогать Дрейку. Мог бы отдыхать, мог бы работать.

Он много чего мог бы.

Но вместо этого сидел и занимался порчей принтерной бумаги – рвал ее на жгуты, скручивал ее в тугие шарики и закидывал их в мусорную корзину. Если он продолжит кидать их с той же скоростью, то заполнит урну порченой бумагой к утру ровно наполовину. Если снизит темп вдвое, то покроет дно примерно на пять сантиметров. Если ускорится, то к восьми утра завалит ее доверху.

Самое тупое, самое бесполезное занятие, какое только можно придумать.

Но корил себя Сиблинг на автомате и на фоне размышлений совершенно иного рода – она попросила в нее не заканчивать.

«Я не на таблетках».

И он не закончил. А ведь мог бы. Даже не подумал бы об этом, даже не вспомнил бы, что физиологический акт любви обычно заканчивается впрыском спермы в женское тело – тело, способное понести.

Господи, ведь там идет время, там процесс не зациклен.

Он дурак, дурак, дурак.

И, тем не менее, обидно – сюрреалистичное чувство.

Джон должен был работать – привычно тонуть в предсказуемой рутине бесконечного круговорота дел, а вместо этого вспоминал бархатистость ее кожи, жаркое дыхание, опаляющее плечи, вздрагивания, стоны, то, как они синхронно двигались.

А потом она плакала до утра.

Доверилась ему, открылась и корчилась из-за этой открытости от боли.

А он ушел.

Стеклянные глаза Сиблинга смотрели в стену – руки привычно скручивали из бумаги шарики. Ушел, потому что не знал, как быть с ней. А теперь не знал, как научиться быть отдельно. Не хотел двигаться ни назад, ни вперед, хотел залипнуть во времени, как муха в янтаре, чтобы каким-то непостижимым образом принять тот факт, что в его жизнь ворвались изменения. Не те, которые он планировал, но те, которые уже произошли.

Черт, как Дрейк с этим справляется? Совмещает вместе чувства и логику?