Все цветы Парижа - Сара Джио (2019)

Неясно было, понял ли он и было ли ему вообще до меня дело. Может, он просто пытался защитить себя. В конце концов, хорошо ли я его знала? В эти годы даже, казалось бы, приятным людям хватало энергии лишь на самих себя, например, нашему семейному врачу.

Но потом Ник в последний раз посмотрел на меня, и я поняла, ясно поняла, что у него сильный характер и большое сердце.

– О, непременно попробуйте булочки с изюмом, – сказал он. – Они у нас фирменные.

Захлопнув и заперев дверь, мадам Гюэ понесла пирожки на кухню.

– Подождите, как вы думаете, можно мне съесть одну булочку… сейчас?

Она посмотрела на меня, и я не могла понять, то ли она ненавидела меня, то ли жалела или одновременно то и другое.

– Но ты только что завтракала.

– Да, конечно, – ответила я, прижав руки к животу, – но я мало ела вчера за ужином и все еще чуточку голодная.

– Как хочешь, – сказала она и отдала мне сумку. Я нашла две булочки с изюмом и взяла обе.

– Ой-ой, – неодобрительно проворчала экономка.

– Просто… ну, этим утром я была очень голодная.

– Голодная… Но на твоем месте я бы была осторожнее. Рейнхард будет недоволен, если ты слишком растолстеешь.

– Да, конечно, – согласилась я, возвращаясь к себе в комнату. – Благодарю вас, мадам.

Я закрыла дверь, и Кози выползла из-под кровати.

– Гляди, – сказала я. – Булочки!

У нее загорелись глаза, и она залезла на кровать и села рядом со мной.

– Ой, мама, дай мне их потрогать. Неужели они настоящие?

– Конечно, настоящие, доченька. Но прежде чем их есть, давай посмотрим одну вещь.

– Какую? – спросила Кози, ничего не понимая.

– Записку. От друга. – Я не могла сказать ей, что Ник только что стоял в дверях квартиры. Она расплачется при мысли, что не повидала его, и это лишь увеличит ее страдания. – Возможно, у нас появилась надежда.

– Правда? – с волнением спросила Кози и наклонилась ближе, когда я осторожно снимала слои сладкой выпечки. В первой булочке ничего не было, и я засомневалась, может, я просто выдумала все это – или, еще хуже, может, Ник поверил, что я по доброй воле жила в этой квартире и стала любовницей немецкого офицера.

Я взяла вторую булочку, осторожно разломила ее и обнаружила крошечную полоску белой бумаги, свернутую в трубочку. Я с волнением развернула ее. Кози заглянула мне через плечо. Там было написано: «Вы в беде? Среда, 10 утра».

– Что это значит? – спросила Кози.

– По-моему, он хочет, чтобы я подала ему знак и сообщила, что нам нужна помощь.

– Ты сообщишь?

– Да. – Я улыбнулась. – Наш друг страшно рискует сам ради нас.

– Мама! – сказала Кози с сияющим лицом; таким оно бывало, когда она прибегала из школы с какой-нибудь восхитительной новостью. – Когда нас спасут, можно я испеку твоему другу пирог? – Помолчав, она добавила: – Ведь надо будет поблагодарить его за наше спасение.

– Да, доченька, – ответила я, а сама подумала, если бы все было так просто, и взяла на столе клочок бумаги. – Кози, дай мне твою ручку.

Она с привычной ловкостью спустилась в свою комнатку. Впрочем, выбираться наверх ей было трудно. Она была еще недостаточно высокая, и я всегда подавала ей руку.

– Вот, мама, держи!

Я написала на полоске бумаги, стараясь, чтобы не видела Кози: «В беде. Помоги. Беременная. Найди Люка или Эстер из моего дома. Не говори никому». Я не упомянула про Кози. Слишком рискованно. Если мадам Гюэ или Рейнхард перехватят записку… – Я содрогнулась и не позволила себе даже думать о суровых последствиях.

В глазах дочки светилась надежда.

– Как ты думаешь, это нам поможет?

– Я надеюсь на это, милая.

В среду, в десять утра я пришла в гостиную и делала вид, что мне интересно обрывать сухие листья с домашних цветов. Но прошло пятнадцать минут, а Ник так и не появлялся. Мимо меня прошла мадам Гюэ с бельем, аккуратно сложенным в корзину, и с досадой покосилась в мою сторону.